Ан Клод де Тюбьер
граф де Келюс
ПОВЕСТИ ВИЛЬГЕЛЬМА,
ИЗВОЗЧИКА ПАРИЖСКОГО
Известному
ОТМЕННОМУ
СЛАВНОМУ
МОСКОВСКОМУ
извозчику
АЛЕКСЕЮ ЧИСТЯКУ
Друг мой!
Извини меня, что я не имел с тобой знакомства и, не узнав, угодно ль тебе будет сие мое приношение, отважился я приписать сей мой перевод имени твоему. Я считаю тебя сведущим понаслышке о употреблении при издании книг, к которым всегда прилагаются или Предисловия, или приписывания кому-нибудь; почему и предпринял я перевод мой Французского извозчика Московскому посвятить, не с тем, чтоб ты учился у него править лошадьми, но чтоб, подражая ему, выдал ты в свет бываемые в твоем присутствии различные приключения с твоими ездоками; коих, я думаю, довольно ты имеешь в памяти, и можешь ими повеселить твоих земляков, в числе которых нахожусь и я
ПРЕДИСЛОВИЕ
от
ГОСПОДИНА ВИЛЬГЕЛЬМА
ПУБЛИКЕ
Госпожа публика, ты очень удивишься, что человек моего качества берет в руки перо, чтоб тебе сообщить несколько забавных приключений, кои он видел на улице в Париже: где он может сказать, без тщеславия, что он ездил столько, сколько в свете обращающийся человек в состоянии объездить.
Хотя я теперь добрый мещанин подле Парижа, однако не мешает, чтоб я не напоминал себе всегда, что я был площадной извозчик; после того с каретой ездил. Потом был кучером у петиметра, которого оставил я так, а сам пристал к лошадям одной великодушной барыни, которая привела меня в то состояние, в каком я сегодня нахожусь.
В сих четырех службах видел я много вещей, так как я вам сказал сейчас, и то сделало, что я принялся думать сам в себе, как бы мне наложишь это на бумагу.
Некрепко держал я в руке перо, по причине прежде бывшего бича, которой ее вывихал; но когда я напишу то, что я желаю написать, то заставлю писца с Убогого дома переписать, коего я знал во время, как я был на рынке, где железом торгуют.
Я знаю то, что я вам сказать хочу, потому что я большую половину видел собственными моими глазами; я, который вас сказывает, когда я возил карету.
Люди, кои ездят в извозчичьих колясках везде, куда ни захотят они поехать, не опасаются ничего; это делает, что не таятся они в известных вещах, коих никак не сделали б пред народом.
Но как есть очень много таких повестей, кои мне вестимы, то я сильно запутался, которой мне начать, а после того, сделало б очень толстую книгу. Я вздумал с Писцом, о котором я вам говорил, что надлежит, дабы не наделать путаницы, спустить для вас четыре, одну после другой.
Во-первых, сперва и одну. Я начну повесть мамзели Годиши, коя с нею случилась в то время, как я стоял в Мазаринской улице у Ледника, с купцовым сыном от Парижских ворот.
После того выпущу вам дело нотариусовой жены с толстым бирженским комиссаром на ярмарке с. Лаврентия, когда я с каретой ездил.
Что ж касается до третьей, то будет повесть господина шевалье Брильянтина, который никогда мне не выдавал инако моего жалованья, как платными шпажными ударами во все время, покуль я возил его дилижанс.
И наконец, конечную вы будете иметь госпожи Аллень, моей доброй хозяйки, коя оставила мне, чем жить, с господином аббе Эврардом, от которого видела она свой желтый нос так, как вы сами ее увидите в конце сей книги.
И так сделает четыре любовные приключения. Если эти будет вам по нраву читать, то я вам уделю еще другие, кои не менее будут седые.
ОПЫТ
о
ЗАПИСКАХ Г. ВИЛЬГЕЛЬМА
ПОВЕСТЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЕ
ДЕВИЦЫ ГОДИШЬ, УБОРЩИЦЫ
Как в один день после обеда поджидал я в Мазаринской улице знакомого седока, то вот вижу я, что идет ко мне одна небольшая молодая девушка гораздо изрядная, которая спросила меня: Друг мой, что ты с меня возьмешь отвезти меня к Круглому Мосту? Мамзель, сказал я ей, вы меня не обидите. О! никак, говорила она, я хочу порядиться. Изволь, вы мне дадите двадцать четыре копейки, совсем круглую монету… Да, да, как же он забавен с своими двадцатью четырьмя копейками! Тут не больше одного шагу. Я тебе дам двенадцать: возьми, ну, уж пятнадцать, а если не хочешь, то я возьму одноколку… Изволь, мамзель, садись. Вы мне дадите на попойку… О! уж этого-то нет, не ожидай ничего: и так очень довольно. Однако ж, послушай, извозчик, подыми твои стекла, очень ветрено и (ни малехонько не дуло) это разобьет мою прическу; и тетушка моя подумает, что я была и неведомо где. Вытащил я мои деревянные ставни, и вот мы поехали.