Улицы были пусты. Он шел долго и медленно, увязая в грязи, не замечая луж, пока на одном из желтых одноэтажных домов не увидел вывески врача по женским болезням.
В дверь этого дома постучался и, когда открыли, сказал хозяину, полному и взволнованному:
— Я пришел к вам как к интеллигентному человеку...
Представитель штаба оказался коренастым евреем в золотом пенсне и с редкой бородкой. Передавая Сейберту пакет с предписанием и любезно здороваясь, представился Горбовым.
— Рабинович, — неожиданно отрекомендовался судовой артиллерист.
— Это очень старый анекдот, — улыбнулся представитель штаба. — Горбов моя партийная кличка, но вам рано менять фамилию. Вы, кажется, Головачев?
— Он, несомненно, Головачев. Хороший артиллерист, но, к сожалению, глуп, — не поднимая глаз от предписания, ответил Сейберт.
Когда снялись, представитель штаба попросил разрешения подняться на мостик. На мостике стал в сторонке, чтобы не мешать. Молча курил махорку.
Артиллерист, стоявший на вахте, искоса на него поглядывал. Странное начальство: сильно штатское и невзрачное, однако внушает уважение. Заранее знал, что зовут Головачевым. Обстоятельный мужчина.
Новый лоцман тоже оказался неожиданного типа. Седой и неразговорчивый. Он медленно проводил рукой по воздуху, точно ощупывая невидимые глубины, и острой ладонью назначал курс. Потом делал стойку, внюхиваясь в воздух и топорщась.
— Десять четвертей, — вдруг сказал он. — Стоп машина.
По камням на берегу и буруну посреди реки он прочел глубину на перекате. Она была недостаточна.
Сейберт застопорил машину и повернулся к лоцману:
— На самом глубоком месте?
— На иных вовсе сухо.
Миноносцу нужно семь с половиной футов, и никак не меньше. Это около тринадцати четвертей. Но возвращаться в Симбирск не следует. Сейберт два раза мелкими шагами обошел мостик и остановился перед артиллеристом. — Возьми шлюпку, Вавася пойдет на второй. Промерьте, что к чему. — И дал «малый назад», чтобы удержаться на течении.
На заднем ходу гремели тентовые стойки, и над ними черным тентом разворачивался тяжелый дым. Сверху летела дождевая пыль, а снизу горячим перегаром дышали передние вентиляторы. На мостике было скверно.
Наконец шлюпка вернулась. План промера — кусок расползшейся бумаги оказался неутешительным. Лоцман не ошибся.
— Го-го... — начал штурман.
— Допускаю, — перебил Сейберт. — Но на всякий сличай пройди к перекату и обставь вешками это самое узкое место. Здесь, где песок. Три вешки: начало, середина, конец — по прямой. Понятно?,
— Есть, — ответил штурман и, поскользнувшись, съехал по трапу на палубу.
Черти бы драли Шурку Сейберта! Капитанствует! Молоко в голову ударило!
Сполз в шлюпку, сел на мокрую банку и приказал отваливать.
Комиссар нахмурился. Чего этому Сейберту нужно? Впрочем, лучше не спрашивать, потому он ядовитый. И вмешиваться пока не стоит. Смотреть да смотреть... Комиссар хотел обтереть лицо и потянулся за носовым платком, но в кармане кожаной тужурки стояла лужа.
— Холодно, — сказал комиссар.
— Вахтенный! — крикнул Сейберт. — Чайник на мостик!
Комиссар покосился: не старый режим, чтобы прислуживать на мостик. Однако если чай потребность? Тут нужно подумать. Перегнувшись через поручни, комиссар взглянул на вахтенного. Вахтенный, видимо, тоже думал, Тогда комиссар не выдержал:
— Прирос, может, к палубе? Гони сюда чаю!
И вахтенный принес чаю. Без сахару, но с жестью. Сквозь тонкую кружку он обжигал руки, а попав в горло, палил изнутри. От него слезились глаза, обильно выделялась слюна и судорогой хватал кашель.
Но лучшего напитка никогда не было и не будет. Этот ржавый жестяной чай был героическим вином гражданской войны на море. В нем было кипение молодой крови и высокая трезвость Октября. Ему я сложил бы оду, если бы посмел.
— Что будешь делать? — негромко спросил Сейберта комиссар.
— Прыгать с полного хода. — И обе ручки телеграфа переложил вперед.
— Куда прыгать?
— Через перекат.
От этого захватило дух. Разве можно так прыгать? А может, нарочно разбить хочет? Черт разберет, однако комиссару разобрать нужно.
— Ставь на «стоп»! Напороться хочешь?
— Не хочу.
А миноносец уже забирает ход.
— Стоп, говорю! Продавать собираешься?
— Кто тебя такого купит? Брось!
Вода, разгоняясь, летит по борту, а впереди в нитку вытянулись три вешки.
— Стоп! Ошалел! Миноносец зарежешь! Видал дураков!