АЛЬБЕРТА Почему — загульный?
ДИДИ. Потому что у мужчин к этому времени на уме опять одни гулянки — только бы подцепить себе кого-нибудь. Домой приходят невесть когда, и все у них — или пиво, или сверхурочная работа… В общем, чего говорить, все понятно. А что, часы правильные?
АЛЬБЕРТА. Кажется, да.
ДИДИ. Могу поспорить, ваш муж такого себе не позволяет, а?
АЛЬБЕРТА. Изменять, вы имеете в виду?
ДИДИ кивает.
Нет, никогда.
ДИДИ. Что это вы так уверены? Может, вы его в холодильнике держите?
АЛЬБЕРТА. Нет-нет, конечно, возможно у него и было. (Сама не верит в то, что говорит).
ДИДИ. А вы не думаете, что он сейчас, сидит где-нибудь…
АЛЬБЕРТА. В Эйкроне. (С удивлением, что вынуждена произнести это слово).
ДИДИ. Во-во, в Эйкроне, сидит где-нибудь в баре и намыливает мяч для какой-нибудь блондинки, чтобы поиграть в боулинг.
АЛЬБЕРТА. Нет, это невозможно.
ДИДИ. Здорово же вы в него верите!
АЛЬБЕРТА. Вы не боитесь, что ваш муж придет домой и будет волноваться?
ДИДИ. У вас есть дети?
АЛЬБЕРТА. Нет.
ДИДИ. Вы что, не хотите?
АЛЬБЕРТА. Очень хочу.
ДИДИ. Я тоже. И чтобы много. Только вот Джо говорит, что не готов. Хочет, чтобы сначала — куча денег, а потом — куча детей.
АЛЬБЕРТА. Поэтому он работает сверхурочно.
ДИДИ. И еще ремонтирует свой шевроле 64-го года. Купил специально для гонок — он ими бредит. Говорит, что, как только начнет выигрывать, мы сможем завести детей. Надеется, что когда-нибудь ему удастся получить Большой Приз. А мы будем встречать его на финише: подъезжает, а мы с детьми бежим к его машине, он, сияющий, вылезает, сгребает кого-нибудь из малышей — а потом всех угощает пивом, и толпа ревет, беснуется… (Возбужденно).
АЛЬБЕРТА. Значит, сейчас все деньги уходят на машину.
ДИДИ. Конечно. Но она мне тоже нравится. Мы все воскресенья проводим в гараже. (Достает из бумажника фотографию). Черт. Вот черта нарисовал на двери, которая стоит двести долларов.
АЛЬБЕРТА. Наверное, вы ему помогаете?
ДИДИ. Он говорит, чем дальше я от него сижу, тем лучше.
АЛЬБЕРТА. Никогда не понимала, почему мужчины требуют, чтобы ими любовались, какая-то загадка… Дело в том, что, например… (решается о чем-то рассказать, что удивительно как для нее самой, так и дня зрителей). Герберт всегда приходил смотреть, как я фарширую индюшку в день Благодарения — как я ее готовлю, чищу, опаляю. Меня это, правда, очень нервировало.
ДИДИ. Вы бы сказали ему разок, чтобы проваливал… Хотите?
Вопрос касается порошка для смягчения воды. АЛЬБЕРТА утвердительно кивает, принимая помощь ДИДИ, однако, несколько нервничает, открывая свою стиральную машину.
АЛЬБЕРТА. Я так и стала делать. Последние лет десять отправляла его за шалфеем для приправы. Он как обычно, только войдет, сядет, и потирая руки, скажет: «Ну, кажется, сегодня будет такая индюшка, которой свет не видывал», а я начну перебирать коробки со специями и так ненароком говорю: «Герберт, кажется, нет шалфея». «О чем разговор, Берти, дорогая, сейчас схожу и куплю» — и его уже нет.
ДИДИ (нервничает, когда говорят кто-то другой). На прошлой неделе в бакалее я видела белый перец. Вы не знаете, как они его делают?
АЛЬБЕРТА. Не знаю.
ДИДИ. А перцовка — что, правда, на перце?
АЛЬБЕРТА. Не знаю.
ДИДИ. А чем занимался ваш муж? Вы то на что любовались?
АЛЬБЕРТА. А-а, он возился в саду. Сеял, окучивал, полол, опрыскивал… Но надо было присутствовать, когда он весной вскапывал землю. Это было священодейство! Герберт брал в прокате культиватор, и для меня вытаскивал из сарая шезлонг. Протирал его от пыли и кричал мне в окно на кухню: «Берти, сегодня так хорошо на солнышке. Не хочешь выйти посидеть?» А в конце всегда закапывал в землю шест.