Один шаг вперед, и световой блик исчез.
Только на фотографии у Хаксли уже не было пластыря на носу, и его улыбка стала намного, намного шире.
Она остановилась, почувствовав давление за глазами, грозящее перерасти в головную боль.
Только не снова.
Она протянула руку, взяла фотографию и внимательно изучила ее, одновременно перебирая в памяти свои воспоминания. Она не только сделала снимок, она смотрела на него буквально тысячи раз и знала каждый сантиметр композиции.
Проигнорировать это было невозможно.
Фотография изменилась.
Точно так же, как и снимок в детском саду.
Со временем все меняется. Она это знала. Джиллиан вспомнила, как несколько лет назад ходила на концерт панк-рок-группы, которая занимала важное место в ее жизни в подростковом возрасте. В первый раз, когда она их увидела - ей тогда было восемнадцать, - она была поражена анархией их выступления. Барабанщик сломал палку, но ему было все равно, и он продолжал играть кулаком! Девушка протянула певцу бутылку чего-то, а он вылил содержимое ей на голову, разбил бутылку у своих ног и растоптал стекло! Это было потрясающе!
Но когда она увидела их снова, барабанщик уже умер, его заменил сын, а остальные участники группы, казалось, чисто формально играли свои роли. Во время пения солист сошел со сцены клуба прямо на стол, наступая на еду и напитки посетителей и опрокидывая их. По задумке это должно было выглядеть анархично и по-панковски, но со стороны смотрелось фальшиво, больше походило на часть представления. Ведь люди заплатили за еду. Было глупо и как-то по-детски так поступать; она это четко понимала и была уверена, что солист считал также, и от этого вся эта затея с концертом казалась еще больше унылой и скучной.
Итак, все меняется. Это неизбежность жизни.
Но прошлое не меняется.
Прошлое не может измениться.
И все же это произошло.
Дважды.
Джиллиан вернула фото на место и вышла из дома, закрыв и заперев за собой дверь. Ей нельзя было опаздывать на работу. Всю дорогу до офиса ее мысли были заняты изменившимися фотографиями. Она не знала, что обо всем этом думать. Была ли она напугана? Наверное, да, но страх - не совсем то чувство, которое она испытала, когда обнаружила, что фотографии были... изменены. В ней зародилась странная надежда, смешанная с чувством беспокойства и тревоги. Она не совсем понимала почему, но, возможно, это было как-то связано с тем фактом, что она видела фотографии не столько измененными, сколько исправленными, как будто их предыдущие воплощения были неправильными, и именно такими, как теперь, они изначально и должны были быть.
Всю оставшуюся часть дня она просидела за своим столом, неотрывно смотря в одну точку в углу, где раньше стояла фотография Хаксли. Она убрала ее, чтобы люди не задавали вопросов, но хоть убей не могла вспомнить, куда ее положила, и этот провал в памяти мучил ее. Надо было поставить снимок дома в книжный шкаф вместе со всеми остальными фотографиями, но она этого не сделала. Фотографии не было ни на ее комоде в спальне, ни на каминной полке. Могла ли она положить ее в одну из коробок в гараже? Это было бы нехорошо с ее стороны. Трудно даже представить, что она могла сделать что-то настолько бесчувственное, но это казалось единственной гипотезой, имеющей хоть какой-то смысл.
После работы всю дорогу домой ее терзал растущий страх, что к тому времени, когда она приедет, фотографии вернутся к своим первоначальным версиям. Ей понравились новые фотографии. Именно такими они и должны были быть. И чтобы побыстрее вернуться домой, она инстинктивно ускорила шаг.
На этот раз еще два снимка стали другими.
Одним из них была его фотография с Сантой из Сирса. На оригинале Хаксли улыбался, но нервно, потому что, хотя ему и нравилась идея Санты, раскатистый смех этого человека немного пугал его. Однако на новом снимке Хаксли широко улыбался, чувствуя себя совершенно комфортно и непринужденно. На другой фотографии ее сын выглядел так же, как и раньше, только его одежда была другой. Она вспомнила, что ему никогда не нравилась та рубашка и те брюки. Теперь он был одет в свои любимые джинсы и обожаемый свитер Скуби Ду.