Бестужев махнул рукой.
– Ты же знаешь, всегда после убийств появляется масса якобы очевидцев. Мне по предварительным опросам показалось, что ничего внятного свидетели сказать не могут.
Володя Седов понурился.
– Неужели в Москве орудует маньяк? И как такие преступления раскрывать? Небось сидит себе где-нибудь тихий приличный дядечка. Не судился-не привлекался. Бац, в башке что-то переклинило – схватился за ножик. Он еще пару женщин прирежет, пока мы на него выйдем.
– А об этом, дружище, пусть уж у тебя голова болит. Кстати, вот эта бумажка, – Валентин Алексеевич указал на мелькнувший в руках Седова запечатанный прозрачный пакетик. – Рядом с телом валялась.
– Что это? Похоже, картина. Часть открытки запачкана кровью. Ну и рожа! Бр-р-р…
Лика позабыла о своем решении изображать оскорбленную и униженную следователями барышню, опустилась на корточки рядом с Седовым.
– Дай мне. Так. Это Мунк.
– Кто? – в один голос поинтересовались Седов и Бестужев.
– Репродукция картины норвежского художника Эдварда Мунка «Крик». Похоже, это закладка из набора. Видишь, вот тут номер указан – так обычно помечают комплекты. Единица. Понятно, почему это самая известная работа Мунка.
– Хм… А что ты еще можешь рассказать? – в голосе Седова послышалось уважение.
Больше сказать Лике Вронской было особо нечего. Знатоком живописи никогда не являлась, творчеством Мунка специально не интересовалась. Но журфаковское образование позволяет поверхностно ориентироваться в самых разных вопросах. Впрочем, кое-что она все же вспомнила.
– Две картины Мунка, украденные несколько лет назад, были недавно обнаружены. «Крик» и еще какая-то. Не помню ее названия. Там такая черноволосая обнаженная женщина изображена.
– Черноволосая? – Седов задумался. – Знаешь, мне надо кое-что уточнить. Поехали на квартиру Инессы Моровой.
– Да, и системный блок заберите. Также изъяли из квартиры Макеенко, – сказал Валентин Алексеевич.
Он сел за стол и открыл книгу. Зоркая Лика усмехнулась: тут же забывший об их существовании следователь изучал «Энциклопедию начинающего фермера»…
На улице Володя Седов достал сотовый телефон и набрал номер.
– Егор? Ты возле дома сейчас? Жди меня, скоро буду. Нет!!! Тебе в квартиру входить нельзя.
Он сел в машину и пояснил: ехать надо в район Щелковской. Как хорошо, что до визита в морг он успел заехать в СИЗО с постановлением об освобождении из-под стражи племянника Моровой Егора Красильникова. Теперь не надо отправляться в прокуратуру за ключами – подросток откроет входную дверь своим комплектом.
Выслушав подробности про Егора Красильникова, Лика возмущенно заметила:
– Седов, но ты, и правда, погорячился насчет подростка. А сколько времени он еще не сможет зайти в свой дом? Володя, согласись – нормы уголовно-процессуального кодекса мягкими в отношении таких, как Егор, не назовешь.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Седова. Он потребовал притормозить на обочине и, глядя Лике в глаза, жестко сказал:
– Мать, если ты произнесешь еще хоть слово – то я выйду из машины и пойду пешком. Твое дело – рулить. Все остальное тебя не касается. Поняла меня?!
Лика смиренно кивнула. Имеется за ней такой грешок – вечно язык борется за независимость от мозгов и почти всегда побеждает. Недавно такой концерт закатила на пресс-конференции в министерстве обороны. Дядечка замминистра нудно бубнил про то, что броня крепка, и танки наши быстры, и состояние российских вооруженных сил практически безукоризненно. «Каковы потери среди личного состава за две чеченские кампании?» – поинтересовалась Лика. Дяденька замминистра почему-то заулыбался. Может, растрогался Ликиным инфантильным видом. А ей причины его радости без разницы были. Она с ужасом услышала собственный голос: «А чего вы веселитесь, я вас про погибших людей спрашиваю…» Видимо, дядечка вначале хотел ее с пресс-конференции изгнать. А то и того хуже. С перекошенным лицом он осмотрел пресс-центр агентства, выискивая, должно быть, табельный пистолет. «Пистолета нет, свидетелей масса», – мелькнуло в голове у Лики. А замминистра сквозь зубы процедил: « Всего три с половиной тысячи безвозвратно ушедших»… По большому счету, есть только два человека, которые относятся к ее зловредным репликам спокойно – это бойфренд Паша и редактор «Ведомостей» Андрей Иванович Красноперов. Первый – любит, второй – ценит. Или ленится ругаться.
– Договорились. Буду молчать, – пообещала следователю Лика.
У нее получилось сдержать обещание. В квартире Моровой она не проронила ни звука.
Седов кубарем влетел в прихожую и забормотал:
– Так, вот здесь книжная полка. Несколько книг лежало на полу, видимо, женщина, теряя равновесие, уцепилась за полку, и они упали. Сейчас посмотрим…
Он перебрал пару книг, сложенных в стопку у очерченных мелом кровавых разводов, и воскликнул:
– Она!
В его руках был альбом с изображением закрывшей глаза брюнетки на обложке.
– Егор, это книга твоей тети? – Седов повернулся к прислонившемуся к дверному косяку подростку, демонстративно чавкающему жвачкой.
– А я че, знаю? Она мне че, отчитывалась?
– Парень, вспомни, – обычно добродушное полное лицо Седова исказила злоба. – Твою тетю убили. И я задаю вопросы не от того, что мне делать нечего. Если спрашиваю – значит, это важно!
– Вам важно – вы и думайте. Ну, ладно. Покупала Инесска книги. Деньги ей девать некуда. Лучше бы комп мне купила!
Седов скрипнул зубами и, захватив альбом, закрыл дверь квартиры, еще раз напомнив Егору, что он поставит его в известность о том времени, когда тот сможет по своему усмотрению распоряжаться теткиным наследством. А пока пусть поживет у соседей.
– В прокуратуру, – коротко сказал он, размещаясь в машине.
И вот Лика боролась по мере своих водительских способностей с вечными московскими пробками, выслушивала стенания Седова и почти не хотела с ним спорить. Сегодняшний день и вопли приятеля полностью ее измотали.
– Интересно все-таки – это книга Инессы? Или ее принес убийца? Но художник тот же – Эдвард Мунк. Может, просто совпадение… – рассуждал Седов.
И Лика решилась.
– Можно я скажу, да? Я не думаю, что альбом принадлежал Инессе Моровой.
– Это еще почему?
– Я обратила внимание на другие книги. Женщина интересовалась любовными романами, у нее чуть ли не вся полка завалена творениями Барбары Картленд и иже с ними. Книги в мягких обложках. То есть в средствах женщина была ограничена. Судя по количеству, книги такого рода она обожала. Рассуждаем дальше. Думаю, женщины, которые без ума от любовных романов, историей искусства вряд ли интересуются. И еще. Любой альбом живописи стоит минимум, как пять покетов. Следовательно, альбом с картинами Мунка Инессе Моровой не принадлежал.
– Я совсем запутался… Наконец-то приехали.
– С тобой можно?
– Не стоит. Не обижайся, но не стоит. У меня куча писанины. И еще надо прикинуть план действий, оперов озадачить.
Володя становился особенно вежливым лишь в том случае, если ему что-то требовалось.
– Кстати, мать, тебя не затруднит…
Он попросил сделать две вещи. Собрать информацию о художнике. И попросить Пашку посмотреть системный блок, изъятый в квартире Карины Макеенко. Конечно, есть специалисты, к услугам которых следователь может обратиться, но это займет больше времени, а оно дорого.
– Все сделаю, – пообещала Вронская. И не удержалась: – А что, разве у взрослых дяденек, которых не надо учить жизни, возникают затруднения?
– Вредина, – тихо сказал Седов. – Еще сгоняй за пиццей, а? Есть хочу – умираю…
– Можно, я останусь?
Марина Красавина откинулась на подушку и с досадой поморщилась. Зачем Антон портит такую чудесную ночь? Ведь знает же прекрасно – она любит спать одна. С ней можно сколь угодно долго заниматься любовью. Но потом надо встать, одеться и уйти. Она всегда считала: не следует позволять мужчинам слишком многое. Сначала они остаются в постели, потом в ванной появляется их бритвенный станок. Не успеешь оглянуться – на кресле свитер, в шкафу костюм. И возникают вопросы, предъявляются претензии.