Я с усталым вздохом взял папку. Быстро пробежался по анализам и анамнезу. Картина была действительно запутанной для ординатора, но для меня — очевидной, как задача по арифметике для первого класса.
— Болезнь Уиппла, — сказал я, возвращая ей папку. — Редкая системная инфекция. Поражает кишечник, суставы, нервную систему. Начните с тетрациклина, длительным курсом.
Странно, что мне приходится диагностировать столь сложную болезнь второй раз за месяц. Бывают же совпадения…
— Болезнь Уиппла… Гениально! — Ольга просияла, её лицо озарилось искренним облегчением. — Спасибо! Я бы до утра просидела! Кстати… — она как бы невзначай поправила волосы, — как там Фёдор? Давно его не видела, все по дежурствам разбросаны…
Ага, вот оно что.
И тут финальный кусочек пазла встал на место. Весь этот спектакль с неразрешимой историей болезни, вся эта паника — лишь тщательно продуманный предлог, чтобы в непринуждённой беседе спросить о Фёдоре.
Элегантно. Почти.
— Хороший парень, — ответил я нарочито нейтральным, почти скучающим тоном. — Работает, учится. Нормальный такой ординатор.
Я намеренно не дал ей никакой личной информации, никакого повода для дальнейших расспросов.
— А, ну да… понятно, — она слегка покраснела, поняв, что её манёвр расшифрован, и быстро ретировалась. — Ну, спасибо ещё раз! За диагноз!
Отлично. Одной потенциальной романтической особой меньше. Моя жизнь и так достаточно сложна без любовных треугольников в ординаторской. Пусть лучше Фёдор с Ольгой разбирается.
Граф Ливенталь встретил меня сдержанной улыбкой — улыбкой человека, который отчаянно хочет поверить в хорошие новости, но до смерти боится в очередной раз разочароваться.
— Ну что, доктор? Есть новости? — спросил он, стоило мне войти в палату.
— Операция назначена на понедельник. Через пять дней, — сообщил я, излагая факты как менеджер, докладывающий о выполнении сложнейшей задачи. — Профессор Абросимов лично займётся вашим случаем.
Ливенталь откинулся на подушки с таким облегчением, словно невидимая гора, давящая на его грудь последние сутки, наконец свалилась, и он впервые смог нормально, глубоко вздохнуть.
— Вы… вы сделали невозможное, — выдохнул он. — Я вам сильно обязан, Пирогов. Как только встану на ноги — сразу отблагодарю как следует.
Он потянулся к тумбочке, достал чековую книжку из дорогой тёмной кожи с золотым тиснёным гербом его рода. Его рука, ещё недавно дрожавшая от аритмии, уверенным росчерком вывела на бумаге несколько цифр.
— А пока… примите это как аванс.
Он протянул мне чек. Десять тысяч рублей. Щедро даже по его меркам.
— Это необязательно, ваше сиятельство, — произнёс я ритуальную фразу, часть игры, которую он ожидал.
— Берите-берите, — он махнул рукой. — Это меньшее, что я могу для вас сделать.
В тот момент, как мои пальцы коснулись хрустящей бумаги чека, меня накрыло.
Это была не просто благодарность за хорошие новости. Это был концентрированный поток облегчения могущественного человека, его восстановленной надежды.
Его невольного признания моей власти над его судьбой. Тёплые, почти обжигающие золотистые потоки хлынули в мой Сосуд. Шкала внутри меня стремительно росла.
Пятьдесят семь процентов. Больше четверти. Прекрасный результат. За один день я получил большую порцию живы. Граф Ливенталь оказался воистину золотой жилой.
Следующим пунктом в моем списке дел был Сомов. Нужно было рассказать ему о своих успехах.
В кабинете заведующего я застал редкое явление — Пётр Александрович Сомов улыбался. Не своей обычной вежливой, политической ухмылкой, а широкой, искренней улыбкой чистого восторга.
— Пирогов! Как раз вас искал! — он выскочил мне навстречу. — Это правда, что Абросимов согласился оперировать графа?
— Правда. В понедельник.
— Невероятно! — он восхищённо покачал головой. — Я до сих пор не понимаю, как вы это сделали! Вы просто кладезь сюрпризов. Кстати, раз уж вы такой везучий, у меня для вас есть ещё один пациент. Пойдёмте.
Мы спустились на второй этаж, в диагностическое отделение. У одной из палат Сомов остановился.
— Помните господина Акропольского? — спросил он.
Акропольский. Что-то знакомое…
Ну конечно!
Толстый, самодовольный граф, который, едва придя в себя после моего спасения, выгнал меня из палаты, не дав насладиться плодами своего труда.
Должник.
Я уже почти списал его со счетов как безнадёжный долг, но судьба, похоже, обожает замыкать круги. И возвращать долги.
— Так вот, — продолжал Сомов, не замечая моего изменившегося выражения лица, — он снова у нас. И требует именно вас. Говорит, что только вы можете ему помочь.