Следователь, тяжело дыша, ответил:
— Дня через три могу поехать, Юрий Никифорович… — И глухим голосом добавил: — Вообще-то вы правы, мы с Николаевым здорово просчитались. Но текущие дела, знаете, захлестывают, прямо вам скажу.
Вскоре Лавров занялся данными о преступности, работой милиции, народных судов. Факты говорили о том, что количество преступлений, совершаемых в городе за последнее время, не снизилось. В чем же дело? И почему это ни у кого не вызывает тревоги? Или, может быть, он, Лавров, еще просто плохо знает людей и ему еще рано обвинять их в равнодушии, терпимом отношении к тому, чего нельзя терпеть? В прокуратуре народ совсем неплохой, но как-то не чувствуется инициативы, не видно увлеченности своим делом, творческого отношения к нему. Стиль, что ли, такой?.. И Лавров постепенно приходил к выводу, что опытный и, наверное, даже совсем неплохой прокурор Прохоров, в сущности, мало интересовался результатами своей работы.
— С утра до вечера ни минуты свободной, — жаловался однажды Петр Петрович, — одной только почты столько, что полдня тратишь. Целый день жалобщики, работники милиции приходят за санкциями, за консультациями. Свои следователи и помощники осаждают, множество телефонных звонков с предприятий, учреждений. Смотришь — и день прошел…
Тогда Лавров как-то не придал особого значения этим словам, но сейчас он начал понимать ошибку старшего товарища. Прокурор сидел в кабинете и решал текущие вопросы, а работники прокуратуры выполняли его поручения, причем были и такие, которые не чувствовали своей личной ответственности за порученное дело. Видимо, Прохоров просто не спрашивал с них этого.
«Конечно, кое-что придется постепенно ломать», — размышлял Юрий Никифорович.
И, взвесив все, что ему удалось для себя уяснить за столь короткий срок, Лавров решил в первую очередь внимательно изучить характер жалоб. Именно они помогут понять состояние законности, а также нужды, требования, запросы людей.
Количество жалоб, как показал анализ, из месяца в месяц не уменьшалось. И большинство из них говорило о нарушении трудового законодательства, Устава сельскохозяйственной артели, об ущемлении жилищных прав граждан. Многие жалобы казались вполне обоснованными.
«Надо определить, с каких предприятий поступает наибольшее количество жалоб», — решил Юрий Никифорович и пригласил, к себе Корзинкину Александру Мироновну.
Эта женщина, лет тридцати с лишним, всегда подтянутая, с умным взглядом, сразу понравилась Лаврову. В ней чувствовались деловитость, стремление к самостоятельности анализа и выводов, живой интерес к своей профессии. Иной раз, правда, Юрию Никифоровичу казалось, что Александра Мироновна излишне самоуверенна. Но Лавров не счел нужным говорить с ней на эту тему, решив, что при случае она сама на деле убедится в этом своем недостатке.
Корзинкина вошла в кабинет. Отчетливей, чем обычно, сверкнула седая прядь в темных гладких волосах — «военный трофей», как, шутя, говорила Александра Мироновна, когда ее спрашивали о причине столь ранней седины.
Действительно, через несколько недель после окончания десятилетки Шура Корзинкина добровольно ушла на фронт. Домой она вернулась в сентябре сорок пятого года повзрослевшей, возмужавшей, в солдатской гимнастерке, в повидавших виды сапогах; и выцветшей пилотке, оставлявшей открытым высокий лоб с первыми морщинами и сединой, особенно заметной потому, что лицо Саши было опалено южным солнцем.
Александра Мироновна подошла к столу Лаврова и выжидающе взглянула на начальника.
— Скажите, пожалуйста, — начал он, предложив ей сесть, — с каких предприятий к нам поступает наибольшее количество жалоб? Очень важно установить это, чтобы сразу взяться за самое главное.
— Из стройтреста много жалоб идет, — сказала Корзинкина. — Часто жалуются на руководителей промышленной страховой кассы. Вообще же, Юрий Никифорович, я не готова к этому разговору, я просто не занималась таким анализом. Если нужно…