Захар Петрович мог уже уверенно доложить в райотдел: вне всяких сомнений, Конкин Сергей Гаврилович исчез из виду на территории, подотчетной капитану Беркутову. А он, капитан Беркутов, пока ничего не понимает, куда и как тот мог пропасть. Если не считать смутных догадок, которые выглядели бы в глазах начальства как отрывок из мистического триллера.
Захар Петрович не боялся, что его обвинят в профессиональной несостоятельности или бездеятельности. Охотников занять его место он не знал. Останавливало его от доклада что-то другое, что еще не вылилось в слова, в четкую позицию. Рука его в течение последней недели не раз тянулась к телефону, но опускалась на телефонную трубку, не в силах поднять ее. Не знал капитан милиции Беркутов, как ему поступить. И как потом объяснить поступок и его причины.
Придется отложить это дело. Пусть-ка прояснится вначале.
Захар Петрович захлопнул папку с материалами по Конкину и, не завязывая тесемок, бросил ее в верхний ящик стола, где обычно хранил карандаши и писчую бумагу.
Фотографию, присланную из Северска в дополнение к газетному снимку, он решил оставить под стеклом. Пусть напоминает о себе. Большего он пока для Конкина Сергея Гавриловича сделать ничего не мог. Вот если бы Сергей Гаврилович сам его попросил о том! Или нашлось бы хоть какое-то подтверждение о таком его желании.
Освободив стол, Захар Петрович открыл нижний ящик стола и достал папку без названия. Документов в ней было значительно больше, чем в предыдушей. Подержав на ладони, он мягко положил папку на стол. Еще одно дело, не проще первого, пожалуй. И о котором никто не знает, кроме него. Отец Александр, похоже, догадывается. Сжечь бы все и забыть. Но никак нельзя.
"Странный ты инспектор, - подумал Беркутов о себе, - Дело, находящееся под контролем, не хочешь или не можешь продолжать, а то, что от тебя никто не просит, остановить не в силах. А какая между ними разница? Только формальная. Есть зацепка, вот и держишь бумаги по разным углам..."
Вновь перед глазами Беркутова встало умоляющее, встревоженное лицо Анастасии, когда он под предлогом переснятия для сельского Музея Памяти просил фотографию Юрия, единственную у нее. Предармейский еще снимок. Юрий тогда в огороде возился, и они остались вдвоем. Она ничего не сказала. Но Захар Петрович шестым чувством уловил рвущиеся из Анастасии слова: "Захар, мы же с детства... Ты же был его другом. Не сделай ничего такого, чтобы..."
Безымянная папка лежала на стекле. Захар Петрович отодвинул ее в сторону и открыл: сверху первым лежал тот самый снимок. Юра смотрел весело и чуть напряженно, круглые, близко поставленные глаза светились ласковой иронией, чуть обозначенная улыбка выделяла монгольские высокие скулы. Но сколько ей лет, этой фотографии!
В любом случае нужен свежий снимок. И сделать его надо так, чтобы не принести лишнего беспокойства ни Юрию, ни Анастасии. Ведь может оказаться так, что все догадки Беркутова чушь сплошная. Выход есть, - надо идти к Василию Николаевичу.
Василий Николаевич Чумаков до самой пенсии преподавал физику в местной школе. Захар Петрович до сих пор помнит его уроки. Даже сочинения писали на уроках физики. Однажды за точное и литературно-грамотное описание процессов, происходящих в ламповом триоде, он получил отличную оценку, а его работу учитель зачитал всему классу вслух. Такое не забывается. Надо бы спросить у Юрия, помнит он тот эпизод? Но это после. Вначале фотография.
Василий Николаевич, достигнув пенсионного возраста, обнаружил в себе талант фотографа и коммерческие способности, и учительство оставил. Жаль, его уроки будили у ребят настоящий интерес к науке. Арендовав комнату в доме культуры, он повесил на дверь красочную вывеску "Фотосалон" и принялся за дело. За полгода он отбил всех боровских клиентов у районного фотоателье, к нему приезжали из других сел, самого Чумакова приглашали на свадьбы и другие торжества даже в Северск.
Знаменитой стал личностью Василий Николаевич благодаря качеству работы и низким ценам. Да и новая работа его увлекла полностью без остатка.