Беркутов вспомнил недавнюю встречу с ними. Какой-то сумбурный, запутанный у них разговор получился. Герасим Борисович молчал, смотрел куда-то мимо Беркутова, так и не удалось поймать его взгляд. Валентина Семеновна говорила с долгими паузами между предложениями. Создавалось впечатление, что она долго обдумывала в себе фразы, прежде чем произнести. Так обычно говорят люди, старающиеся скрыть от собеседника что-то наболевшее, важное и свое-собственное до боли. Она жаловалась, что Юрий редкий гость в родительском доме, ни разу не остался на ночь, приходит только с Анастасией.
Видно было, застарелое горе еще не растаяло, а новая радость от возвращения сына еще не успела обосноваться в сердце, стать в нем хозяйкой. Фотография Чумакова ясно показывает: Валентина Семеновна стоит с каким-то напряжением, будто хочет сказать нечто в объектив, да не может. Нельзя.
Нельзя! Нельзя?
Чувствует материнское сердце... Но ничего пока не понимает. Не поймет никогда, сомнения без слов со временем уйдут, она обретет покой. Да и сколько ей осталось? Не поймет, если тот же Захар Беркут не разъяснит. Что тогда будет?
Сколько людей завязано в один узел! Развяжи его, и рассыплются судьбы многих. Имеет ли он на это право? И при чем здесь служебный долг? Ведь существует еще долг человеческий, и не выше ли он любого другого?
С чувством вины Захар Петрович положил снимок родителей Юрия на место и принялся за вторую пачку. Он не замечал, что Василий Николаевич стоит за ним и, не дыша, наблюдает за поисками нужной фотографии.
А вот и то, что нужно. Похоже, Анастасия с Юрием и не заметили, как Чумаков их сфотографировал. Съемка скрытой камерой. И как Василий Николаевич ухитрился? Наверное, спецобъективом, откуда-то со стороны дома Янчевых.
Они смотрели поверх улицы, в небо, стоя в начале тропинки, ведущей из села, спиной к Ведьминому холму. Фотография большая, двадцать четыре на тридцать шесть, лица крупным планом. Повезло, ничего не скажешь. Для сравнения ничего лучше и не надо. Лицо Юрия снято анфас, очень четко. Глаза, скулы, подбородок...
Захар Петрович вопросительно взглянул на Василия Николаевича, тот понимающе кивнул. Уложив в папку снимки, Беркутов простился с фотографом и заторопился обратно в кабинет.
Пожалуй, исходного материала достаточно. Но что, если неясные его подозрения оправдаются? Что тогда делать? Как это отец Александр сказал во время их последней беседы в его кабинете? "Выяснишь, да захочешь ли?" Неужели Владимир Сергеевич уже тогда все предвидел? Или знал много раньше? Ведь для открытия истины не всегда обязательно проводить документальное расследование.
Несомненно, знает что-то отец Александр, но не говорит, не хочет вмешиваться, не хочет подталкивать. А прямо спрашивать не годится. Если бы можно было, тот сам бы сказал.
10.
Захар Петрович Беркутов. 5 августа. Ночь. Утро.
После полуночи второй раз позвонила жена. Захар Петрович раздраженно попросил больше не мешать работе, и она обиженно бросила телефонную трубку так, что в ушах отдалось.
В окно просачивалась утренняя заря, верхушки тополей на противоположной стороне улицы окрасились малиновым соком. Через полчаса можно погасить лампу.
Чем звонить, лучше бы она термос с крепким чаем на ягодах шиповника принесла, подумал Беркутов. Да пару бутербродов. Начинать рабочий день на голодный желудок не очень-то сподручно.
Он поднял глаза на настенные часы: стрелки не двигались, остановив время. Шея и затылок ныли как рука, когда ее отлежишь во сне. Захар Петрович, массируя одной рукой шею, перевел взгляд на молчащий телефон, поднял трубку. Привычный гудок в ночной тишине прозвучал оглушительно. Где-то проснулся сверчок, заиграл на однострунной скрипке. Скрипку Захар Петрович не любил.
Через пару часов, если стрелки на часах сдвинутся, он прервет нудный непрерывный гудок и на другом конце провода человек в милицейской форме поднимет трубку другого аппарата, внимательно выслушает и отдаст команду. Еще через час оперативная машина остановится перед крыльцом администрации.
Капитан Беркутов выполнит служебный долг, его отметят в приказе начальника областного управления, предложат повышение по службе. В район или область. Жена обрадуется, дети примутся строить новые планы.
А Боровое всколыхнется, равновесие, и без того неустойчивое, нарушится. Пройдет время, все успокоится. Но не все успокоятся. Один телефонный звонок способен изменить течение нескольких жизней. Будут закрыты два дела, связанные с этими жизнями. Связь-то прямая, самая что ни на есть жесткая.