Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, то было не любовь, я ошибалась. Ах, коли бы ты могла знать, как я счастлива. Как я люблю его.[3740]
– Но, Наташа, неужели ты можешь променять на него Болконского?
– Еще бы. Ты не знаешь, как он любит. Вот он пишет.
– Но, Наташа! Неужели то все кончено?
– Ах, ты ничего не понимаешь, – с радостной улыбкой сказала Наташа.
– Но, душенька. Как же ты откажешь князю Андрею?
– Ах, боже мой! Разве я обещала? – с сердцем сказала Наташа.
– Но, душенька, голубчик, подумай. Что ты меняешь и на что? Любит ли этот тебя?
Наташа только презрительно улыбнулась.
– Но отчего же он не ездит в дом? Зачем эта тайна? Подумай, какой это человек.
– Ах, какая ты смешная. Он не может объявить всем теперь, он просил меня.
– Отчего?[3741]
Наташа смутилась, видно, ей самой пришел в первый раз в голову этот вопрос.
– Отчего? Отчего? Не хочет, я не знаю. Отец верно. Но, Соня, ты не знаешь, что такое любовь…
Но Соня не подчинялась выражению счастия, которым сиял, лицо ее друга, лицо Сони было испуганное, огорченное и решительное. Она строго продолжала спрашивать Наташу.
– Что же может мешать ему объявить свою любовь и просит твоей руки у твоего отца?– говорила она,– ежели ты разлюбил Болконского.
– Ах, не говори глупости! – перебила Наташа.[3742]
– Какой отец может мешать ему, чем наше семейство хуже его? Наташа, это неправда…
– Не говори глупости, ты ничего, ничего не понимаешь, – говорила Наташа, улыбаясь с таким видом, что она уверена была, ежели бы Соня могла говорить с ним так, как она говорила с ним, то она бы не делала таких глупых вопросов.
– Наташа, я не могу этого так оставить, – испуганно продолжала говорить Соня. – Я не допущу до этого, переговорю с ним.
– Что ты, что ты? ради бога, – заслоняя ей дорогу, как будто Соня сейчас могла это сделать, закричала Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб он уехал, чтоб он…[3743]
– Я скажу ему, что благородный человек… – начала Соня.
– Ну, я сама скажу,[3744] нынче вечером скажу, как это ни гадко будет с моей стороны, но я всё переговорю с ним, я всё спрошу его.[3745] Он неблагородный человек? Кабы ты знала, – говорила Наташа.
– Нет, я не понимаю тебя, – сказала Соня и, не обращая внимания на Наташу, которая вдруг заплакала.[3746]
Разговор их прервали, позвав обедать. После обеда Наташа стала спрашивать письмо у Сони.[3747]
– Наташа, сердись на меня или нет, но я написала графу Безухову и отослала ему письмо, просила его объясниться с ним.
– Как глупо, как гадко, – закричала сердито Наташа.
– Наташа, или он объявит свои намерения или откажется…
Наташа зарыдала.
– Откажется. Да я жить не могу. А коли ты так,[3748] – закричала она, – я убегу из дома, хуже будет.
– Наташа, я не понимаю тебя, что ты говоришь. Ежели ты уже разлюбила князя Андрея, вспомни о Nicolas, что с ним будет, когда он узнает это.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа.
– Наташа, ты не любишь его, – говорила Соня,– когда любят, то[3749] делаются добры, а ты сердишься на всех, ты никого не жалеешь, ни князя Андрея, ни Nicolas.[3750]
– Нет, душенька, Соничка, я всех люблю, мне всех жалко, – добрыми слезами плача теперь, говорила Наташа, – но я так люблю его, я так счастлива с ним, я не могу с ним расстаться.
– Но должно ж. Пускай он объявит. Вспомни отца, мать.
– Ах, не говори, молчи, ради бога, молчи.
– Наташа, ты хочешь погубить себя.[3751] Безухов тоже говорит, что он неблагородный человек.
– Зачем ты говорила с ним, никто не просил тебя? И ты не можешь понимать всего этого. Ты мой враг, навсегда.
– Наташа, ты погубишь себя.
– И погублю, погублю, поскорее погублю себя, чтобы вы не приставали ко мне. Мне дурно будет, так и оставьте меня, – и Наташа, злая и плачущая, убежала к себе,[3752] схватила начатое письмо, прибавила: «я влюблена, прощайте и простите меня» и, отдав девушке, велела отнести на почту. Другое письмо она написала Анатолю, в котором умоляла его приехать за ней ночью и увезти ее,[3753] потому что она не может жить дома.
На другой день ни от Анатоля, ни от Pierr’a не было известий. Наташа не выходила из своей комнаты и говорила, что она больна. Ввечеру этого дня приехал Pierre.
3740
– Всё, всё.
– Наташа! Да отчего же ты не сказала мне, maman?
3746
Соня подошла к нему и отозвала его в сторону. Соня была красна, как пион, губы ее дрожали, но она, не спуская глаз, вверх смотрела в лицо Анатоля.
– Князь, Наташа – мой лучший друг, она сказала мне про ваше чувство к ней, и не мое дело советовать ей и вам, но молодой человек, любящий девушку, молодой человек и девушка… зачем тайны… ежели вы не скрываете… – Соня сама на себя рассердилась за то, что не могла высказать того, что хотела <и еще более на лицо> Анатоля, который весело улыбаясь> смотрел на нее сверху вниз. Соня рассердилась и дрожащим голосом, теперь коротко и ясно, сказала, что она хотела сказать.
– Ежели вы любите Наташу, то просите ее руки нынче же вечером… да…
– Да, ежели бы я был совсем свободен, то я бы последовал такому милому совету, – сказал Анатоль, всё улыбаясь, – но…
По спокойной улыбке этой Соня сразу поняла, что Анатоль был обманщик. Она помолчала, опустив глаза, потом решительно подняла их.
– Ежели вы нынче не объявите всё графу, то я сейчас всё скажу ему, – сказала Соня.
– Послушайте, m-lle, за что же вы ее губите? Вы <говорите, что вы ее любите…> Ежели бы я мог…
Соня задумалась, <действительно> это была новая точка зрения, которую она упустила в своем раздражении.
– Вы гадкий, вы подлый человек.
<– Вы знаете, одно, чем отплатить мущине за грубости женщины, это поцеловать ее, – сказал Анатоль с улыбкой.>
– Нет… – продолжала Соня, дрожа всем телом. – Последний раз говорю вам. Ежели в вас нет человеческого чувства жалости, ежели вам весело погубить эту девушку, сделать несчастие семейства, то по крайней мере, ежели вы не любите ее, уезжайте, сейчас совсем уезжайте. – Соня заплакала. – Умоляю вас, князь, простите меня, ежели я оскорбила вас, умоляю вас всем святым, именем вашей матери <К[нягини] с бор[одавками]>, вашей сестры (Hélène), уезжайте навсегда. Я не отпущу ее ни на шаг от себя, я всё скажу отцу. Вы погубите всех, но я не отдам ее вам. Нет, ради бога, у вас доброе сердце, уезжайте. – Она подала ему руку. Он поцеловал ее и, странное дело, на глазах его она видела слезы. Он тихо вышел и уехал. <Он сам себе засмеялся, вероятно думая, что это стыдно, что он прослезился.
После обеда Наташа увела к себе Соню и стала спрашивать ее совета, как ей поступить теперь.
– Ничего нельзя знать, пока он не объявит свои намерения, – отвечала Соня.>
3752
3753
«Ежели завтра вы еще будете в Москве, то знайте, что графу будет всё известно, и что вы отдадите тяжелый отчет перед ним и другими в ваших поступках.