- Снег, до боли в глазах яркий, мелко бугрился на газоне, деревья зло корячились в холодном солнечном пространстве. Из-под ног выпорхнула синица, резко взлетела, пронеслась, рассекая воздух, над фотомастерской — облупленной многоэтажкой. Там на крыше сидел, свесив ноги, Савка-Сопля из шестого подъезда. Увидел меня, спрыгнул, пошел навстречу. «Сейчас треснет по балде», поняла я и приготовилась драться. Савка всегда почему-то цеплялся ко мне.
Шагах в пяти от меня он вдруг остановился, шмыгнул носом, слизнул прозрачную, посверкивающую на солнце соплю над губой и крикнул, как будто я глухая:
«Беги домой, у тебя дома беда...»
С Савкой мы летом стырили булку из ларька...
Дальше Ольга не слушала, а потом снова «врубилась». Блондиночка вещала:
- Кряжистый краснолицый мужчина притушил о ствол липы «бычок» и сказал:
«Да у нас вся страна сидела. Тюрьмы, лагеря, знаешь их сколько?»
«Зона», — отозвался другой.
«Зона» — подумала я и сразу вспомнила фильм «Сталкер». Там тоже зона, другая. А еще есть шальная зона — это когда деревья и птицы дуреют от талого снега. Разные есть зоны. Вот тот любимый мой «Гамлет» из сугроба, из зоны... Ту растрепанную книжку я выловила из сугроба в тот раз…
Я швырнула портфель на скамейку, прислонилась к дереву и стала думать о Гамлете. Он был высокий, немножко лысый, с удлиненным аристократическим лицом и толстыми губами. Он очень худой, ладони его большие, а пальцы длинные. Гамлет улыбнулся, взял меня за руку, мы оказались за столиком в каком-то прокуренном зале, и он сказал:
«Ты что, оглохла?» — сказал Савка-Сопля и ткнул меня локтем в бок. С сигаретиной в уголке рта, небрежно прислонясь к скамейке, Сопля стал глядеть куда-то мимо и говорить:
«Ты чего не в школе, с уроков смылась?»
«А где твои сопли?» — злясь, спросила я.
Нигде нет спасенья, даже в чужом дворе. Хочу одиночества!
«А ты читала «Синюю птицу»?» — печально спросил Савка.
«Я ела паштет из Синей птицы!» — крикнула я, схватила портфель и убежала.
- Да это же фрагмент моих мемуаров! – вскрикнула Ольга и проснулась.
Был уже вечер, за окном стемнело. Надо было срочно кормить и вести гулять собаку. Рокки терпеливо лежал под письменным столом, послушный пес, и ждал. Она встала, пошла на кухню, включила чайник, заварила крепкий чай. «Надо срочно прийти в себя», - подумала, и достала из сушилки керамическую кружку. Мысли ее сделали кульбит и вернулись к Хабблу. Вспомнила про подарок. Сумка валялась на стуле. Вытащила странный будильник. Поставила на телевизор. «Будет время, вскрою и попытаюсь починить», - подумала она.
И еще подумала, что надо непременно сходить в храм к отцу Макарию.
Эндэнэ в ярости переломил бамбуковую трость, и швырнул обломки на ковер.
- Не бурли! – миролюбиво произнесла Леда. – Да успокойся ты, наконец. Не все потеряно. Я заглянула в шар, пока ничего не происходит, Ольга ведь непредприимчивая. Так что у тебя есть время.
- Уйди! – выкрикнул шаман. Пошла вон!
- Что, опять в четырнадцатый век сиганешь? – поняла Леда. – Зря. Там ты ничего не надыбаешь.
- Не твое дело! – снова вспылил шаман.
Леда вышла из его комнаты и закрыла за собой дверь.
Эндэнэ переоделся в одежду странника, попытался успокоиться, но вместо этого распалился еще больше. На сей раз он оказался в 1519-ом году.
- Что за дрянь, - пробурчал он, оглядываясь вокруг. – Надо теперь как-то вписаться с эту бытность… Может, это и не зря, может, здесь как раз и найду Рыжий Камень-то…
А в это самое время Боровский диакон Макарий с Симановского холма вслушивался в птичий гомон на Огубянских заливах. Ему в эту ночь не спалось. Занятия над переводами книг в монастырской библиотеке утомили дух и тело. Глазами Макарий пил едва различимые в предутренней мгле очертания поймы реки Протовы. На противоположной стороне займища послышался колокольный звон Феодоровской звонарницы. И стая уток с шумом опустилась на плесик меж густых зарослей камыша. Он спустился с коня, пустив пастись животину в понизовье, где догорал ночной костер. На половинном бревне у огня сидели два боровских собрата. И до полного рассвета братья не скажут друг другу ни слова. Каждый из них понимал другого, «ибо в молчании было Слово».
Эндэнэ, всматриваясь в предрассветную темень, различил фигуры Макария, и сидящих у костра монахов. И ему вдруг показалось, что он знает их.
Он двинулся вперед, на ходу соображая, как повести разговор, но тут же понял, что не следует ему пока появляться здесь. Ему вдруг ясно стало, что Камень он тут не найдет, он где-то недалеко, Камень-то, но в руки ему не дастся нынче.