На чижике сошлись жалостливый взгляд Александра и взор мальчишки, что так искусно подыгрывал поэту, желая хоть немного подзаработать, но при этом прятал рогатку за спиной.
– Пошли вон! – крикнул продавец, и гром его голоса сопровождала фига, возникшая перед мальчишескими носами. Мужик взял пустую клетку и, закинув туда раненого чижика, тут же выставил его на продажу.
События происходили так быстро, что поэт опомнился только от злого шипения гуся вслед убегающим паренькам.
Продавец повернулся к покупателю и, сменив негодование на улыбку, начал расхваливать свой товар:
– Покупай, барин! Вот гусь к Рождеству, подрастет!
Гусь захлопал крыльями, его голова от ужаса спряталась в перья, но тут же выглянула, а длинная шея еще больше вытянулась от увиденного. Александр показал продавцу на чижика и cунул в открытый от удивления клюв гуся монету из своего кармана.
– Хороший выбор! – угодливо пробормотал продавец и с радостью от продажи ненужного товара протянул поэту клетку с еле живым чижиком.
Что-то родное и до боли знакомое защемило в глубине души Александра.
Он на мгновение почувствовал себя маленькой раненой птицей в клетке под названием Михайловское – всеми брошенной и забытой, за которую не дали бы и гроша.
И с этими мыслями, возвращающими его вновь в состояние тоски, он побрел по дороге домой вместе с чижиком, неся его в клетке перед собой как символ надежды.
На пороге поэта ждал обеспокоенный Кот. Он ходил взад и вперед, размахивая хвостом и каждый раз задевая сидящую рядом Мышку. Шерсть то и дело щекотала ее нос, отчего Мышка беспрестанно чихала, словно аккомпанируя возмущенной речи Кота.
– Как же так? Что же теперь будет? – восклицал Кот.
– Апчхи! – не могла удержаться Мышка.
– Правильно говоришь! Этого нам еще не хватало! – развивал только ему понятную тему Кот. – Разве такое возможно? Где же его так растянуло?
– Апчхи! – снова подтвердила Мышка.
– Верно говоришь, это все столица! Глядишь, и до нас доберутся, тоже будем с такими длинными ушами ходить!
Мышка опять собралась вставить чих в монолог Кота, и тут как раз появился Александр. Он отдал клетку с чижиком в лапы Коту и молча вошел в дом.
Кот хотел возмутиться, но Мышка, долго терпевшая, так громко чихнула, что он присел на задние лапы и сказал:
– Будь здорова!
Затем, посмотрев на щуплого чижика в клетке, добавил:
– И ты тоже!
Не успел Александр переступить порог дома, как длинное собачье тело сбило его с ног, в руки ткнулся черный нос, а слюнявый язык умыл лицо. Пушкин взялся за огромные уши пса и оттянул их в сторону, освобождаясь от мокрой ласки.
Это был Бассет, верный и любящий пес строгого отца поэта.
– Папа! – радостно закричал Александр, поспешно вставая на ноги.
– Я папа? Как трогательно! – проскулил Бассет и с новой силой навалился на поэта, продолжая настаивать на нежностях.
– Ко мне! – сказал строгий мужской голос, и Бассет подчинился.
Пес послушно подошел к ногам сидящего за столом пожилого мужчины, продолжая внимательно следить за происходящим.
Александру было радостно видеть отца, но одновременно где-то глубоко внутри он чувствовал себя непутевым сыном и уже был готов к тому, что именно с этих обличающих слов родитель начнет с ним беседу.
Няня, что заботливо накрывала на стол, тоже почувствовала напряжение в воздухе и произнесла первое, что пришло ей в голову:
– Сашенька, как хорошо, что ты так быстро с ярмарки вернулся, может приобрел чего?
– Раненого чижика, Няня, – честно сказал Александр и ощутил на себе неодобрительный взгляд отца.
Няня от такого неожиданного и явно провоцирующего отца на гнев ответа заволновалась еще больше. Она сложила руки на груди и, посмотрев на висящий на стене парный портрет с надписью «Папа и сын», произнесла:
– Как похожи! Какое счастье, что вы приехали! А давайте чай пить!
Бассет громко залаял и бросился к дверям. В комнате с клеткой в лапах появился Кот, за ним – Мышка. Не успев понять, что происходит, они, как и поэт, вмиг оказались на полу под потоком собачьих слюней.
– Ко мне! – снова скомандовал отец и посмотрел в монокль на мокрого, но довольного Кота и его компанию.
– Так это ты Коту чижика купил? – удивленно воскликнул он. – Вижу, мышей он у вас уже не ест!
Отец опять направил свой монокль на Мышку и, нащупывая другой рукой под столом свой тапок, презрительно ухмыльнулся.