― Да вы хотя бы на эту книжку посмотрите! – крикнул другой и поднял из пыли старенький томик, – Ше-шекспир, Вилям. Какой-то Вилям непонятный, явно нерусский писатель. Умного из себя строишь?! Что ж ты в России – то живёшь, раз так любишь всё нерусское? – он пнул мальчика в бок ногой, – убирайся в свою Европу, Кёльнинг!
Другие присоединились и стали бить его, свернувшегося в клубок, ногами.
***
Запах вокзала. Шум поездов. Рельсы стучат. Его тянут за одну руку, а в другой маленький чемоданчик. Он так устал бежать. Кажется, что рука сейчас оторвётся, так сильно мама её сжимает.
― Быстрее, родной, последний ночной поезд в Краков сейчас уедет без нас! – говорит она ему на ходу, и её длинные рыжие волосы бьют его по лицу, – вот приедем в Польшу, а там и до Германии недалеко, там хорошо будет, только потерпи ещё немножко.
― Запрыгивай! Быстрее, быстрее.
Старенькая полуизорванная книжка вывалилась из сумки и упала на перрон. В темноте было не видно, куда. Фонари побежали назад. Поезд тронулся.
― Мама! Нет! Шекспир! – мальчик почти выпрыгнул из вагона, но контролёр его удержал. Очки запотели от тихих всхлипываний.
***
Девушка с пирсингом в губе и волосами цвета морской волны надула пузырь из жвачки, а потом заглотила его.
― Что будем набивать? Вы же знаете, что сегодня большая скидка на татуировки из нашего каталога?
― Набейте мне на запястье фразу: «Наша судьба не в звёздах, а в нас самих».
― Но на надписи сегодня скидки нет… – безразлично сказала девушка.
― Мне всё равно.
― А фраза красивая, кто сказал?
― Уильям Шекспир.
***
В нос ударил горький запах трав, а в горле запершило от волшебства, витающего в воздухе. Во рту ещё держался кисловатый привкус сероводорода.
Роман открыл глаза. Обеспокоенный взгляд, серьёзный взгляд, взгляд – игла, но уже не такая колючая, как вначале. Он не проснулся в склепе Шекспира или в больнице в Англии. Он ещё в Городе. И он помнил всё.
― Ты жив! – обрадовалась Валери и кинулась его обнимать.
― Ну как? Вспомнил что-то? – поинтересовался Детектив, с нетерпением заглядывая ему в глаза.
― Да. Я вспомнил всё, а главное, вспомнил, как попал сюда, – он взглянул украдкой на Марту, та еле заметно кивнула ему, её взгляд стал совершенно нормальным, будто Роман теперь свой, – я был профессором в Кембридже, в Англии. Филолог – шекспировед. Недавно стало известно, что власти Великобритании, наконец, разрешили эксгумировать тело Уильяма Шекспира после удачного опыта с останками Ричарда III. Позвольте заметить, что могилу английского поэта до этого момента ещё ни разу не вскрывали, даже в Средневековье. Я, конечно, помчался в церковь Святой Троицы, где проходила процедура. И представляете, тела-то в могиле не оказалось! – кровь прилила к щекам Романа, видимо только сейчас он смог осознать то, что произошло, казалось, уже в другой жизни, – я был поклонником Шекспира с ранних лет, и знаете, что эта новость для меня значила? – Валери пожала плечами, Детектив закурил и тоже покачал головой, – это значило, что вся моя вера, все мои многолетние труды могли пойти прахом, ведь Шекспира, возможно, не существовало, или же он не писал все те произведения, которыми я зачитывался с восьми лет! Господи, да это вообще смерти подобно для меня!
Роман встал со стула, на который его усадили, когда он потерял сознание, и стал ходить по комнате, слегка пошатываясь. Видимо, настойка Марты ударила в голову сильнее, чем он думал.
― Как там могло не оказаться тела?! – новоиспечённый литературовед посмотрел горящими глазами на слушателей, будто он преподаватель, а они студенты, пришедшие послушать лекцию, – источники! Надо тщательнее изучать источники, я всегда это говорил. И изучал! А как же «Palladis Tamia» Фрэнсиса Мереса, где он совершенно точно назвал Шекспира драматургом и поэтом, а как же почётный титул Шекспира на титульной странице «Обесчещенной Лукреции», а эпиграмма Джона Дэвиса? Господи, а сколько юридических обоснований и признаний другими актёрами и драматургами?! – он ходил по комнатке весь красный от возбуждения и размахивал руками. – Могила не может быть пуста… – Роман закрыл лицо. До этого момента у него не было возможности подумать о том, что произошло в мире литературы за последние двадцать четыре часа, а теперь это осознание полностью обескуражило его.