Выбрать главу

Потом всего стало слишком много для меня, и я закрыл глаза.

Я сидел и сидел, впитывая эти прикосновения, его запах, его дыхание, птичий гомон за окном, прохладный сквознячок, пробежавшийся по моим ногам... Когда я остался один в комнате, даже не успел понять. Опомнившись, словно вынырнув, с ужасом понял, что так и не поцеловал Павла. Я мог только сидеть. Но я же хотел... я ведь просил... Какой же я дурак, забыл, что МНЕ надо было целовать его! Мы же договорились с ним! Я рыдал, молотил свою подушку кулаками. Казалось, что большего горя не будет в моей жизни – Я ЗАБЫЛ поцеловать Павла! Больше он не согласится никогда!

Тогда я не знал, что он приходил прощаться, чтобы уехать снова. Хорошо, что не знал, я бы не смог отпустить его. Как? Не знаю. Просто не смог бы...

Потом, когда узнал, что он уехал, поселился на неделю в своей кровати... Конец? Всё?

И вот сейчас мы целовались с Генкой непонятно медленно и торжественно. Это – в первый раз. Потому что я сам себе запретил помнить, запретил знать, что он был, тот выпрошенный поцелуй с мёдом. Что-то дёрнулось и натянулось в животе...

Нет, это явно были пельмени. У них на ужин сегодня пельмени.

Поцелуй длился вечность, такую долгую вечность, что мне пришлось вырваться, чтобы глотнуть воздуха. Но его не было. Я попробовал ещё, но также не нашёл ничего подходящего вокруг. Забыл про баллончик. Я просто перестал дышать. Смысл, если ничего не выходит? Даже успел подумать, что мне почему-то не страшно: только хрип и онемелые губы. Зато стало страшно Генке, он отстранился, схватил меня за плечи и встряхнул. Кажется, я не мог стоять. Он тоже догадался и опустил меня в какое-то кресло. Метнулся куда-то из комнаты. А я сделал вдох. Вот так, взял и вдохнул. Получилось само собой. Это потом был захлёбывающийся кашель, судорожно открытый рот с перекошенными, наверняка синими губами, мокрое от непроизвольных слёз лицо.

Через час, глядя во всё ещё немного испуганные, но понимающе покорные глаза Генки, когда он довёл меня до дома, я уже всё знал. И он всё знал.

- Спасибо – прошелестел я. Голос до конца пока не восстановился.

Генка кивнул, скривил губы в подобии улыбки и ушёл.

Я медленно поднимался по лестнице. Когда я дошёл до второго этажа – пошёл чуть быстрее. На третьем ещё ускорился. А к пятому пытался перескакивать через ступеньку. Получалось плохо – дыхалка мешала.

Когда я влетел в комнату, то застал там своего брата, он стоял около окна ко мне спиной. Створка рамы, открытая настежь, некрасиво собрала штору. Максим стоял, запрокинув голову, ловя лицом ветерок с улицы. Когда я открыл дверь, огромная складка дёрнулась от сквозняка, обозначая моё присутствие. Максим повернулся ко мне. Он улыбался, ждал. Стало горько: от его взгляда, от моего провального с самого начала выбора (заменил, видите ли!), от всего сегодняшнего дня. Я правой рукой по привычке нащупал баллончик в кармане – он мне так и не понадобился сегодня. Мне было достаточно получить свободу, свободу от чужих, случайных людей. От других глаз... Генка понял или просто отступил?

Продолжая неотрывно смотреть на брата, я прошёл через всю комнату и закрыл окно. Мы не сговариваясь вместе следили за тем как опадала складка-пузырь, лишённая притока воздуха. Штора давно заняла своё привычное место, а мы всё стояли и смотрели на неё.

- Ну, как? – Максим поднял голову, ловя мой взгляд. – Как ты? – он всё ещё не забыл мою недавнюю истерику.

Что ответить я не знал. Как я? Сказал бы мне кто! Единственное, что я знал точно, так это то, что сейчас сделаю. Понял на площадке второго этажа.

Я смотрел в родные глаза, потом перевёл взгляд на тонкую морщинку на переносице. Максим... он так беспокоится обо мне. Сейчас лишь одно сможет меня успокоить, и я буду делать это каждый день, до тех пор, пока не смогу дышать сам. До тех пор, пока мне не поможет он, не даст глоток настоящего кислорода, а не этого, что у меня в правом кармане. И я знаю, кто это будет.

Максим (как догадался? может потому, что брат?) как-то обреченно кивнул и, подойдя к моему столу, выдвинул ящик, выудил из-под стопки тетрадей, из-под смятых исписанных листков, целой кучи сломанных ручек и обломков линеек синий маркер и протянул мне. Потрепал меня другой рукой по голове и вышел из комнаты.

И вот сейчас, перед моими глазами эта самая спина, уже четвёртый день та самая спина. Я хожу за ним, провожая до дома, четвёртый день. Долбанное солнце!

Другие люди на мгновение загораживают его от меня. Дёргаюсь, и тут же успокаиваюсь, когда Павел вновь выныривает опять передо мной.

Чёрт, резкость опять пропала. Смаргиваю. Опять пытаюсь стереть какую-то туманную муть в глазах. Ничего не получается. Двоится, расплывается всё. Почему? Ах, да, солнце, дождь, лужи... Какие лужи? А сегодня солнце? Всё, я сошёл с ума. Это надо заканчивать, так больше нельзя!

"Давай, Сань, прибавь шагу и останови его". А как? Положить руку на плечо? Или обогнать и развернуться прямо перед ним? Может просто его окликнуть?

От различных вариантов у меня закружилась голова. И почему я раньше не решил, как именно к нему подойду? Почему не выбрал какой-нибудь способ. О чём я сейчас? Спина взмокла, дышал я уже давно тяжело и прерывисто. Баллончик я ощущал при ходьбе ногой. Это немного успокаивало. В очередной раз потёр глаза. Да что ж за день такой!

Воды. Хочу пить! Сейчас остановлюсь, куплю воды. Потеряю его? Но я знаю, куда он идёт, догоню. Сбавляю шаг. На всякий случай хлопнул по правому карману рукой – на месте. На всякий случай... пока не надо. Сейчас хочу одного – вода.

Пытаюсь определить, где на этой улице я смогу быстро найти заветную бутылку. Магазинчики, лавки. Я даже представил, что сделаю из бутылки только один большой глоток, а всю остальную воду вылью себе на голову. Я почти без сил.

Глава 7

Санька

- Санька, а ты уверен, что тебе надо ехать? За столько лет многое могло измениться – Максим, наконец, поднял голову и посмотрел на меня в упор. Застываю. Ветер колышет занавеску на кухне, мы в нашей семье все любим открытые окна.

Всё собирался как-нибудь спросить у брата – как давно он знает? Но было неловко, стыдно, что ли... Подсказал кто ему или сам догадался? Сейчас всё это уже не важно.

С улицы раздаётся шум машин, смех детей. Я всё вижу, слышу. Даже, наверное, понимаю.

Что Максим хотел мне сказать? Там что-то изменилось? ТАМ изменилось? Нет, нельзя. Только не это! Ведь У МЕНЯ ничего не поменялось.

А тогда на кухне, я просто встал с табуретки, Максим продолжал грустно смотреть на меня. Его сигарета потухла. Моя давно была в пепельнице. Всё сделано. Покурили. На дорожку?

Ждал ли он моего ответа? Хотел ли ещё что-то сказать? Я требовательно протянул руку. Максим послушно выудил из внутреннего кармана конверт: билеты и документы для выезда. Попытался ему улыбнуться. Не вышло – вымучено и криво. Ау? Где я? Я же люблю брата. Надо обняться, сказать кучу благодарных слов за быстро оформленные документы, за провожатых, ожидающих меня в аэропорту, чтобы не было проблем на границе, за его поддержку, без ненужных слов и увещеваний. Но меня уже нет. Я – там, с Пашей. А здесь только лишь моя оболочка из последних сил сохраняющая остатки кислорода.