Волков и сам это видел, он шел вдоль стены, у которой на палках висели кирасы, кирасы, кирасы. Он остановился, проверил ремни, кожу, все было в порядке, кирасы оказались не новыми, но находились в отличном состоянии. Дальше шли шлемы, все добрые. Наплечники, совсем новые. Дорогие перчатки, не хуже, чем у самого Волкова, еще кольчуги. Новые крепкие стеганки, подшлемники. В больших бочках стояли десятки новеньких алебард, пик и копий.
Пока кавалер осматривал военный склад, Сыч не переставая говорил, как все это можно вынести через ход и сколько денег они получат за такое добро.
— Арбалеты видел? — перебил кавалер Сыча.
— Там у двери, — махнул рукой Сыч, — и арбалеты, и стрéлки к ним в бочках. Полные бочки стрéлок.
— Стрéлки, — передразнил его Волков и отправился туда, куда указывал Сыч.
Фриц пошел с ним. Арбалеты были не бог весть какие, не новые, но и неплохие. Зато болтов к ним и вправду целые бочки. А еще нашлись четыре почти новые аркебузы.
— Порох должен быть, — сказал Волков Сычу.
— Может, в тех бочках? — указал Сыч в темноту.
Волков запустил руку в бочку, в которую не попадал свет, и нащупал там… Сначала он даже не понял, что это. Круглые тяжелые шарики. Вытащил их на свет пригоршню и разглядел. Это была крупная картечь. Кавалер глянул на Фрица, который с интересом заглянул в его ладонь.
— Пушки, видел здесь пушки? — спросил кавалер.
— Нет, — мотал головой Фриц Ламме.
— Должны быть, не верю, чтобы в арсенале такого богатого города не нашлось пушек.
— А, мы в арсенале! — догадался Сыч.
— Ну не в церкви же, — ехидно заметил кавалер и добавил невесело, — ищи пушки. Или не ищи, все равно нам ничего здесь брать нельзя.
— Как нельзя, нам ничего тут брать нельзя? — искренне удивился и расстроился Фриц Ламме.
— Да так, — объяснил Волков, — это земля курфюрста Ребенрее, город хоть и сам по себе и живет по своему праву, и курфюрст внутри города не хозяин, но все равно. Выйдешь с награбленным, думаешь, у тебя не спросят, где ты его взял?
— Вона как, а я уж думал, дадим разных железяк дуракам Пруффа, они и рады будут, а тут-то железа вон сколько разного и хорошего.
Сыч был прав, если бы солдатам раздать доброго доспеха, да с хорошим оружием, то недовольство бы и поутихло, и еще пару дней они помолчали бы. Но этого делать было нельзя. За такое и повесят, попадись расхитители в руки герцога. Хотя нет, теперь Волкова не повесили бы, вешают безродных бродяг, а он ныне рыцарь. Только отрубание головы.
— Где еретик? — спросил кавалер у Сыча после невеселых раздумий.
— Да вон, у дыры сидит, — грустно произнес тот, — позвать?
— Зови.
Еретик подошел, и вид его внушил кавалеру беспокойство. Уж больно мрачен и уныл был каменотес. Казалось бы, задание выполнил и мог просить свободу и еду, но он молчал, смотрел в темноту. Волков, видя все это, спросил неприветливо:
— Чего?
— Не получилось, — ответил еретик. — Посчитал я неправильно.
— Чего неправильно? — уточнил Сыч. — Говори толком.
— Мы в арсенале вылезли. Видите? — мастер обвел рукой комнату.
— Видим, — подтвердил кавалер, — и что?
— Отсюда вы в Ризенкирхе не попадете, только через ворота, а они закрыты. Бургомистр еще зимой, как только мор начался, велел их заложить, чтобы из Нижнего города в Верхний пройти было нельзя. И людей нанял, чтобы Верхний город и казначейство охраняли.
— Мы, значит, не в цитадели? А церковь где? — переспросил кавалер, которого начали покидать последние капли надежды.
— До церкви шагов триста на восток отсюда, — невесело ответил каменотес. — За стеной она. Я думал, что выйдем в Верхнем городе, а ход шел только под Нижним. Верхний город восточнее будет.
Снова, снова все шло не так, снова цель ускользала. Вот только что была тут — рукой достать, вот опять ее уже нет, не схватить. Это бесило Волкова, и уставал он от этого, словно воду рубил клинком. Все в пустоту. Дышать уже нечем, сил нет, время ушло, а цель все там же, несмотря на все усилия.
— Зарезать тебя прямо тут, крыса безбожная, — наливаясь злобой, проговорил Волков, — или на свет вывести и там повесить?
Камнетес молчал, а на рыцаря не глянул даже.
— Чего молчишь, — Сыч без размаха дал ему в морду, — отвечай, когда с тобой господин говорит.
Сыч ударил сильно, правой рукой. Да так умело, что даже лампа в его левой руке не качнулась, а каменотес мешком рухнул на каменные плиты.
— Ну, — продолжил Сыч, наклоняясь к еретику. — Говори, дурак. Как в церковь попасть?
— Ошибся я, — отвечал тот, потирая челюсть, — ошибся. Не казните. Я ж все сделал, что обещал.