И руки, вяжущие паутину ловца снов, словно одеревенели. Прискорбно медленно, как в забытьи, как в вязкой трясине, продвигалась нить. Узелок за узелком. Ячейка за ячейкой. Мысли и пальцы заплетались, противно пульсировала на виске жилка, заявляли о себе зачатки мигрени.
Чья-то когтистая холодная лапа стискивала внутренности, отнимая решимость.
Было страшно. Муторно до могильного оцепенения.
Сначала Василиса пыталась контролировать страх. Делала над собой усилия, чтобы перестать бояться. Но потом она бросила это неблагодарное дело: получалось только хуже. Потому что контроль – это самообман, иллюзия в чистом виде.
И тогда Василиса отпустила ситуацию, поглубже вдохнула собственную тревогу и позволила мышцам расслабиться. Она сдалась и вышла из порочного круга, сделавшись из участника всего-то обычным наблюдателем. И в кои-то веки сосредоточилась не на результате, а на процессе, как учил Хоанфи.
Ей вдруг стало до лампочки, совпадёт ли конец этой жуткой истории с её собственным.
Не она, а кто-то посторонний вытягивал из лиса нить жизни.
Не она – кто-то совершенно другой – вплетал эту нить в узор ловца вопреки всем мрачным фантомам, восставшим из пучины страха.
И когда пробил час, когда нить натянулась до предела, обозначив кульминацию, Василиса на пике отчаяния дёрнула её на себя.
Прошлое слишком долго волочилось за ней, точно гиря за каторжником. Оно досаждало ей в кошмарах и бередило застарелые шрамы.
Так, может, пора с этим заканчивать, в самом деле?
Лис, помешанный на власти, скажи нашей вселенной пока-пока.
Мы отключаем твоё жизнеобеспечение за неуплату и перерасход.
Ты слишком многим здесь задолжал.
Глава 38. Подать сюда короля
Девятихвостый не ожидал, что нить так запросто оборвётся. Любому, кто отваживался пойти на штурм его великолепной жизни, полагалось изойти слезами, потом и кровью под прессом кромешного ужаса. Тоска должна была ледяными пальцами вцепиться в их горло.
Что пошло не так?
Проклятье, эта девчонка!
Она намотала его нить на какие-то дурацкие деревянные кольца и, похоже, вконец рехнулась, раз смогла избежать тисков страха.
Недооценил он её. Ох, недооценил.
Когда его жизнь, оглашая смертный приговор, рванулась из тела, он вдруг сходу погрузился в бездонную гущу тьмы. Зловонной, удушающей. Не выкарабкаться на поверхность, сколько лапами ни греби.
Где-то там, в вязких пластах броской тленной оболочки, у него снова были лапы. И хвосты. И оборванное ухо.
Человеческий облик конфискован. Барахтайся, зверюга, какой есть.
Масаронг неожиданно почувствовал уязвимость противника и без малейшего труда уложил его на лопатки, после чего выхватил из-за пояса инкрустированный стилет – добить. Но добивать не пришлось.
Оборотень, точно пустая дутая стекляшка, вмиг заполнился густым клубящимся дымом – чёрным, как пропащие судьбы. Дым застелил надменную физиономию, покрыл белизну костюма, вырвался изо рта, ноздрей, ушей. Едкий, чтоб его! Ещё и воняет прилично. Противогазов не захватили? А зря.
У Масаронга заслезились глаза. Он отскочил от врага и метнулся к Василисе: поднять её подмышки (простите, на учтивость не размениваемся, ситуация не та) и выпроводить за дверь чуть ли не пинками.
«Кое-кто решил здесь газовую камеру устроить! Бегом на выход!»
Затем он вскинул на руки бесчувственную Дивину и едва не споткнулся о… гуся. Гусь Джулиус, суетливо гогоча, во весь опор мчался на вольный воздух, подальше от ядовитых испарений.
Масаронг понадеялся, что изобретательница больше никакой живности не держит, и, выбежав с ней в охапке, придавил своим весом дверь.
Да, теперь это не мастерская.
Теперь это натуральный склеп.
Хорошо ещё, что оборотень не нашпиговал себя взрывчаткой на случай экстренного расставания с жизнью. Туго бы всем пришлось, если бы дворец взлетел на воздух.
Но что это был за акт самоликвидации? Кто-нибудь объяснит?
Отчёт дала Василиса. Правда, уже при другой диспозиции. Дивина лежала под капельницей на кушетке. Масаронга тоже за компанию в лазарет загребли: перед тем как отчалить в мир иной, Фир нанёс ему несколько серьёзных повреждений. Даже зашивать пришлось. Но сейчас хирургические процедуры были позади, и раны мало-помалу рубцевались.