Его смерили вызывающими взглядами.
«Не спеши, приятель. Тут очередь».
Но Пирэйн всё-таки набрался наглости и пристроился в шеренгу – четвёртым, рядом с Хоанфи.
Издевательский смех выдохся. Отгремел залп грозового фронта.
И Масаронг в полной тьме обратился к Василисе.
– Я тут кое над чем поразмыслил, – протянул он. – Отец хочет уйти на покой, а меня новым королём назначить. Согласишься ли ты стать моей королевой?
– Нет! – слаженно гаркнули Хоанфи с Пирэйном.
– Да кто вас вообще спрашивает? – фыркнула на них Василиса.
А нет, ещё эпилог
– Такие предложения нельзя делать при свидетелях, – говорит она Масаронгу, предварительно выставив вон Пирэйна и Хоанфи. – С одной стороны, на манипуляцию смахивает. А с другой…
– Твой ответ отрицательный, верно? – Он ненавидит хождения вокруг да около. – И ты меня только что вежливо отшила.
Видя, что опровергать заявление не торопятся, он решает подобраться с другого конца и надевает на себя маску серьезности.
– Хочу тебе напомнить, что ты всё ещё считаешься невестой принца.
– Номинально.
– Значит, замуж за меня не пойдёшь?
– Не-а, – мотает головой она, сжимая вспотевшими руками ткань подола. Нервничает. Было бы отчего.
– Не-а? – склоняясь к ней, с улыбкой уточняет Масаронг.
– Не выйду. Это окончательный ответ, – уже смелее отметает Василиса. И, вдруг вскинув голову, пристально смотрит ему в глаза.
Эффектное молчание, полное выразительности, смысла, тёмного волшебства... Брр. Мурашки.
Вот как она так может, эта девчонка? Слово, движение, взгляд – и тебя обволакивает экзистенциальный ужас.
– Всё понятно с тобой, – отстраняется Масаронг, испытывая невероятное облегчение от того, что взгляд её вмиг теплеет. – Но учти. Я не из тех, кто сдаётся.
О да, если понадобится, он может годами стену отчуждения штурмовать. Атаковать её сердце поступательно, раз за разом, растягивая удовольствие на немыслимо долгий срок.
– Твоя капитуляция, – хитро щурится он, – просто вопрос времени.
– Если бы ты оставил попытки меня завоевать, разочарованию моему не было бы предела, – смеётся Василиса.
Ты был моей недосягаемой вершиной, но теперь я её достигла и стало неинтересно. Хочешь интереса с моей стороны – будь добр, расти повыше. В переносном, разумеется, смысле. Стань мудрейшим правителем. Тогда я, так и быть, снова к тебе потянусь, чтобы покорить новую высоту.
Она не произносит этого вслух, прячет неудобное, досадное за иронией. Но и без того всё понятно. Как будто Масаронг прежде её мыслей не читал, честное слово.
Улыбка Василисы натянута, как толстая кожаная перчатка. Слишком тёплая, не по погоде. В ней наверняка жарко. Её наверняка хочется выкинуть в ближайшую урну, но попробуй ещё сними.
Напряжение разливается в воздухе. Причём не только для них двоих. Хоанфи, вон, за дверью мается, места себе не находит. Так и рвётся внутрь – узнать, что за тайны у дриады с принцем.
Хоанфи.
Что ж, если выбирать между тем, у кого крылья, и тем, у кого власть, крылья, несомненно, в выигрыше.
Как только король удалился от дел и умчал в заслуженный отпуск на океанское побережье, Масаронг облачился в тяжёлую пышную мантию, без особого энтузиазма водрузил на голову жемчужный венец и в тот же день издал указ о помиловании Хоанфи. Хотя мог бы, как нечего делать, сослать его в шахты или на рудники в какие-нибудь отдалённые земли, избавившись от соперника. Но Масаронг – стоит отдать ему должное – любил честную игру. Поэтому он не только обелил репутацию Хоанфи, но и назначил его ректором одной из старейших магических академий.
Это, конечно, не шахты и не рудники, но работы там тоже навалом. Пусть он в работе утонет, пусть он в ней захлебнётся. А за Василисой, так уж и быть, присмотрит Масаронг.
«Кому нужен ректор без даров, да ещё в магической академии?» – спросите вы.
Ну, тут как раз проблемы не было.
Одним чудесным осенним днём великий мастер проснулся в своей постели (вернее, в постели Василисы). Ласково потрепал её, спящую, по волосам и двинулся по традиции в ванную: принимать душ, умываться и красить свои патлы в пшеничный и розовый, как в славные былые времена. Вскоре оттуда донеслось громкое шипение, взрыв, грохот камнепада, завывание урагана и вопль, который пробудил бы, наверное, даже покойника.