Ну, они и расслабились. Хорошо так расслабились — приговорили бутылку коньяка, скорее всего, недешевого, что обнаружился в баре мадам Лежер.
— Подъем.
Коллинза довольно сильно кто-то толкнул в бок. Он, ничего не понимая, огляделся по сторонам — незнакомая комната, незнакомая кровать с дорогим шелковым бельем на ней, чье-то голое тело рядом. И голова тяжелая-тяжелая.
И только голос, повторивший грозно слово «подъем», заставил его частично вспомнить, что произошло накануне вечером…
Они выпили сначала понемногу, исключительно для расслабления после тяжелого дня. Потом добавили. Затем еще… А уже потом наливали без меры и плакались о своей тяжелой жизни, припадая на грудь друг другу. Но если учесть, что тяжесть была у каждого своя, то они плохо понимали проблемы друг друга. А затем как-то незаметно перекочевали в комнату к Мартину. А дальше… дальше следовал полный провал в памяти.
Почему Мартин голый? Коллинз заглянул под простыню, которой был накрыт — и с ужасом обнаружил, что и он абсолютно голый. Он внимательно прислушался к своему телу, к своим ощущениям. Нет, нигде ничего не болит. Или он был сверху, или ничего не было. Еще бы понять, что было-то. А стыдно как!
Коллинз быстро собрался — хоть и трещит голова, прямо разламывается, но на занятия опаздывать не следует — и попытался незаметно выскользнуть за дверь, пока хозяин квартиры ушлепал в ванную.
— Не опаздывай! Фаина этого не терпит! — донеслось ему вслед…
Не давая собачке остановиться ни на секунду, главное не дать присесть, она не кобелек, лапку не задирает, тот и на ходу может, а этой обязательно присесть надо, Коллинз бегом промчался с ней по парадной лестнице мимо изумленного консьержа, которому он на бегу кинул ключ от незапертой квартиры, да, кто туда полезет, и со вздохом облегчения выскочил на улицу. Но радость его была преждевременной. Фаина с громким лаем кинулась за голубями, вырвав поводок из рук Коллинза. Те, никому не мешая, а спаниелихе уж тем более, пили воду из лужицы. Птицы, хлопая крыльями, взлетели, чтобы тут же приземлиться у другой. Фаина восприняла это за игру и стала носиться за голубями от одной лужи до другой, становясь с каждой секундой все мокрее и грязнее.
Когда Коллинзу удалось ее поймать, ни о какой прогулке на площадке не могло быть и речи, собаку срочно требовалось доставить домой и тщательно вымыть.
Идти по парадной лестнице им не разрешили — консьерж встал у них на пути, приготовившись насмерть отстаивать чистоту парадной лестницы. Пришлось обходить здание, чтобы подняться в квартиру по черной лестнице, оставляя на пути следования потоки воды и комья грязи.
И опять Коллинзу пришлось после приведения Фаины в порядок еще и подработать уборщиком, приводя в надлежащий вид и лестницу, и площадку перед квартирой, а потом еще и домработником, убирая ванную, где он мыл Фаину, и холл, через который вел ее. Теперь он не считал, что плата за выгул собаки несколько высоковата, а самый раз.
Раздетого до трусов и со шваброй в руках его и застал Мартин, вернувшийся с работы. И предложил снова расслабиться. Коллинз хоть и был на него зол за вчерашнее, но на Фаину он был сердит гораздо сильнее, поэтому и согласился, только предложил не злоупотреблять крепкими горячительными напитками, а ограничиться легким вином.
Хорошее вино в баре мадам Лежер тоже нашлось, и изысканный сыр в холодильнике обнаружился. И парни, прихватив пару бокалов, расположилась с бутылкой вина перед телевизором в холле, включив какую-то ненавязчивую передачу.
— Узнаю, кто матушке Фаину подарил, придушу, — пьяно вещал Мартин после третьей бутылки вина, расслабляться, так по-настоящему. — Так прямо и пойду на преступление. Я из-за этой сучки домой стал приходить как можно позже. И нервно вздрагиваю всякий раз, когда раздается собачий лай.
— Я, похоже, тоже скоро буду нежно «любить» собак, — признался ему Коллинз.
— А давай, ты все же меня будешь любить, — предложил Мартин и потащил Коллинза за собой в спальню.
«Нет, минет я не люблю, — рассуждал Коллинз. — Что за удовольствие засовывать себе в рот член и насасывать его. Нет, никакого удовольствия».
Он лежал на спине, раскинув руки, и позволял Мартину делать с собой все, что тому захочется — сил сопротивляться у него не было. Сначала отняла вредная псина, а остатки растворились в вине.
«А потом сдерживать себя, когда надо засадить по самые гланды, чтобы партнер не задохнулся».
— Нет, минет я не люблю, — произнес Коллинз вслух, когда перестал стонать и конвульсивно содрогаться в оргазме.
— Я тебе сделал плохо? — испугался Мартин.
— Хорошо, — ответил тот. — Но тебе я делать не стану. И не проси.
— И не надо, — добродушно согласился Мартин. — У тебя и руками получается неплохо. И еще кое-чем.
— Чем это? — насупился Коллинз, принимая из рук Мартина еще один бокал с вином.
— Скоро узнаешь, — улыбнулся тот довольно…
А утром был опять грозный окрик «подъем» и просьба не опаздывать на прогулку с Фаиной.
С третьей попытки наученному горьким опытом Коллинзу, наконец-то, удалось довести собаку до площадки. Вот только почему-то бегать она там не захотела, и как только Коллинз снял с нее поводок, она перемахнула через низкий заборчик и радостно помчалась куда глядели ее карие глаза.
Ни Коллинзу, ни кому-либо еще из случайных прохожих так и не удалось поймать Фаину. И вконец обессиленный беготней за собакой, когда она пропала и даже ее жизнерадостный лай не доносился до ушей парня, он вернулся в дом, чтобы покаяться, попросить отставку, разорвать договор, обговорить сумму неустойки, ну и так далее.
Дома его дожидался Мартин.
— Пить больше не буду, — заявил с порога Коллинз.
— А у меня сегодня исключительно минералка для поправления здоровья, ведь много жидкости потерял, гоняясь за псиной.
— Много потерял, — согласился тот с Мартином.
Коллинз устало плюхнулся на диван в холле и чуть не плача поведал, как сегодня поиздевалась над ним Фаина, как она отбегала от него, дожидалась, пока он приблизится, а потом снова убегала, пока не удрала совсем, вымотав его напрочь. Теперь он прекрасно понимал, что плата, что ему положили за выгул собаки, ничтожно мала, и совершенно не стоит его потраченных сил и нервов. Он также понял, почему сын мадам Лежер выгуливает Фаину только по утрам, кстати, надо спросить, как ему это удается не опаздывать еще при этом и на работу. А домработница благоразумно вообще отказалась от дополнительного заработка, честь и хвала ее уму. И стало примерно ясно, как тот неизвестный мужчина, следящий за Фаиной по вечерам, сломал ногу. Может, он вообще сделал это специально.
Осталось придумать, где заработать денег на уплату неустойки и за пропажу собаки. Можно, конечно, потянуть время, пока суд да дело, он окончит университет, начнет зарабатывать, вот тогда все и компенсирует.
— Была бы водка, напился, — мрачно изрек Коллинз.
Но тут за дверью раздался радостный собачий лай.
Лицо у парня мгновенно преобразилось. Он кинулся на площадку.
— Фаиночка!
Коллинз подхватил радостно виляющую обрубком хвоста собаку на руки и потащил в ванную, чтобы вымыть ее напоследок. Завтра он не придет ни за какие деньги.
— Все! Я ухожу, — торжественно заявил Коллинз, стоя в дверях.
— Нет, — истошно завопил Мартин и, встав на колени, пополз к нему, — не бросай меня один на один с этим монстром. Я тебе заплачу вдвое, нет, втрое больше, чем положила матушка. Буду ужин готовить, я хорошо готовлю. А если ты с ней еще и по утрам гулять будешь, то и завтраком кормить стану.