говорю, что Радикальный Субъект — катехон, но он в чем-то похож на него.
Главное, что здесь необходимо сказать: среда меняется, Радикальный Субъект — нет. Он меняет свою позицию, перестает быть в центре и оказывается на периферии. Но по сути он остается точно таким же, каким и был в среде предания. Это король-свинопас, прячущий свое королевское достоинство под жалкими лохмотьями холопа.
Но вам вовек не отыскать…
Но где же помещается Радикальный Субъект сегодня, в среде разорванности? Это самый серьезный вопрос.
Можно сказать так: вы ищете Радикального Субъекта в парадигме предания — ищите его в центре. Вы ищите его в парадигме модерна — ищите его на периферии. А если мы находимся в парадигме постмодерна, то искать вообще больше нечего, потому что всё равно вы его не найдете. А впрочем, вы его и не ищете...
Тем не менее, Радикальный Субъект сохраняется в самом себе, перемещаясь тенью по парадигмам. Он в этих средах не утрачивает себя, не изменяется. Он остается абсолютно тождественным себе, каким он был на всех этих этапах.
Интересно, как относится Радикальный Субъект к жизни и к смерти в трех парадигмах.
В среде предания он и есть эта жизнь без смерти, где, в принципе, последняя отсутствует даже в виде намека. И может быть, бессмертие Радикального Субъекта только очень тонко разнится с онтологическим, изначальным бессмертием. Эта разница состоит в том, что его никогда не коснется та маленькая плесень, что рано или поздно утащит за собой среду. Он никогда не примет дуалистические отношения со смертью, и если уж его принудят говорить на более простом языке, он будет изъясняться, как Е.В. Головин, такими фразами: «кто умер, тот никогда не жил». А может быть, еще более жестоко.
Что несет в себе радикальный субъект в эпоху модерна? Две вещи. Прежде всего, он несет с собой смерть. Он выступает как убийца, потому что люди, с его точки зрения, совершенно недооценивают значения жизни, и они должны понимать, насколько это ценно. Поэтому, доказывая им ценность жизни, он их убивает.
У Ницше в начале «Заратустры» есть такой пассаж: «Бледный преступник склонился. Он убил, а потом еще и украл. Злорадствуй и ликуй, красномордый судья». Почему ликуй? Потому что украл. Убил, а потом еще и украл, не выдержав того, чтобы просто так убить. Стало быть, если убил, но не украл, то убил без всякого смысла, без всякой прагматики. Во-первых, красномордый судья не ликовал бы, потому что он убил бы его, а во-вторых, его некому было бы судить, потому что он был бы абсолютно невиновен. Невиновного судить невозможно. И в-третьих, он был бы Радикальным Субъектом. И когда Ницше сходил с ума и представлял себя Дионисом, он также представлял себя крупнейшими преступниками своего времени. «Я – Прадо, Я – Шамбиж», писал он друзьям в приступе последнего безумия. Эта идея ипостаси убийцы, возвращающего человеку вкус жизни — фундаментальная функция Радикального Субъекта. Он даже не воин, воин — более плебейская вещь. Тут же — холодный, неперсонифицированный, неоплаченный никем, немотивированный убийца. Ангел-истребитель. Грозный Ангел.
И во-вторых Радикальный Субъект обращен к человеку модерна не только лицом смерти, но и лицом жизни. Однако эта жизнь настолько перегрета, что она пострашнее смерти, по сути дела, это жизнь, разрывающая само разрывание. Это — не та жизнь нормального состояния Традиции, которая связывает разделенное, кое-как существуя по инерции в среде разрывания. Это особая жизнь, разрывающая разрыв. К ней лучше не приближаться, поскольку эта штука пострашнее бритвы Оккама. Вы ведь знаете, как называется движение, любившее всё связывать: ликторские прутья, символизирующие 12 путей зодиака...
Радикальный Субъект в постмодерне