Мама.
Голос матери. Заладила одно и то же. Ты недостаточно хороша. Ты никогда не будешь достаточно хороша. Петрова знала, что может провести всю жизнь, мотаясь по миру, и никогда не выйти из тени своей матери.
Тем летом… Мать метила на должность директора Службы надзора. Это означало необходимость очаровать множество военных и запугать множество гражданских чиновников. А также первый настоящий отпуск за много лет. Она полетела на Землю, к морю, где могла пожимать руки грузным старикам и флиртовать с ними, и дочь взяла с собой. Волосы матери выглядели как пушистое облако. Они были предметом ее тщеславной гордости и, как и все остальное в ней, оружием. Благодаря им она имела внушительный вид. Свирепый, как у гривастого льва. Люди, с которыми она работала, предпочли бы иметь дело со львом.
Во сне Петрова смеялась.
(Воздух стал накапливаться в легких, облачко углекислого газа подлетело к ослабевшему горлу, готовясь вырваться наружу в следующем месяце.)
Жизнь научила солдат быть жесткими. А ты, моя девочка, не жесткая.
Однажды летом мать надела платье. Саша никогда раньше не видела ее без формы. Платье было из блестящей ткани, тревожно-красного цвета. В конце пирса устроили танцевальную площадку, и мать стояла под светом фонарей, вытянув одну руку. Ее глаза и волосы блестели. Саша подошла к матери, ступая босыми ногами, покрытыми горячим песком, по серебристому деревянному настилу.
Нет, нет.
На ней танцевальные туфли и белое платье, такое длинное, что она боялась наступить на его подол. Она шла по пирсу к матери, желая подхватить юбки, но не желая выглядеть как ребенок.
Казалось, пирс тянется бесконечно. Он становится все длиннее, а мама с каждым шагом все дальше.
Неожиданно Сашу стремительно обогнал солдат в белой форме. Он подошел к Екатерине и взял ее за руку. Его волосы были обриты, татуировки и пирсинг – удалены. Даже его руки в безупречных светло-серых перчатках выглядели иначе.
Вместе они начали двигаться под музыку, которую Саша не слышала.
Это был Родион. Ее парень. Тот, с кем она плавала каждый день. Теперь он танцевал с ее мамой.
Одетый как солдат. Курсант в форме офицерской школы Службы надзора. Очевидно, он-то был достаточно жестким. Он-то был достоин.
Над головами танцующих пролетали беспилотники, сканируя берег моря в поисках тех, кто мог бы помешать празднику. Два танцора двигались в такт. Саша завороженно наблюдала, как они покачиваются и кружатся.
Потом песня, видимо, закончилась, потому что они остановились.
Новобранец отступил от Екатерины. Повернулся и посмотрел на нее, на Сашу. Поманил пальцами, затянутыми в безукоризненно белую перчатку.
Во сне его лицо оставалось в тени. Глаз не было видно совсем.
Саша опустила взгляд на протянутую ладонь. Покачала головой, обхватила себя руками, словно защищаясь от морского бриза, и отступила назад, чтобы освободить место танцорам. Курсант снова повел Екатерину в танце – и они кружили, кружили, кружили, и когда мать вернулась на дачу, она потратила час, чтобы смыть с лица макияж и соль.
Почему юная Саша не взяла предложенную руку? Почему не пошла танцевать? Боялась материнской ревности?
Боялась собственной матери? Ни один ребенок не должен бояться…
«Привет», – сказал Сэм Паркер.
Он был рядом. Она не видела его, только чувствовала: его кожа касалась ее кожи, губы возле ее ключицы. Его руки обнимали ее.
(По левой руке пробежала судорога, слабое шевеление мышечных волокон. Пальцы сжались в кулак. Теперь она двигалась быстрее – кое-что изменилось.)
«Мне нравится эта часть сна, – решила она. – Но, Сэм, мне надо сосредоточиться на работе».
Хотя… здесь, в глубоком космосе, где никто не видит, она могла бы сделать небольшое исключение.
Родион был красавчиком. Долговязый, с острыми локтями и коленками, взгляд проникновенный – глаза поэта. Жаль, он так нервничал. Так боялся. Боялся заниматься с ней любовью, иногда боялся даже прикоснуться к ней. Слишком боялся, что сделает ее мать, если узнает.
На танцполе он положил руку на бедро партнерши. На теплый мягкий изгиб ее бедра. И не боялся.
К тому времени из него сделали солдата.
«Жесткий», – повторяла ее мать как мантру.
Ты недостаточно жесткая.
Я запрещаю тебе вступать в Службу надзора. Ты никогда не станешь солдатом.
Сэм Паркер взмахнул рукой, и Екатерина Петрова исчезла. Невероятно, что кто-то мог заставить Екатерину Петрову исчезнуть! И Родион, Родион тоже исчез, превратился в тень в солнечных бликах и пене волн. Паркер остался. Паркер там, с ней, в ее крошечном обиталище. В ее стеклянном гробу.