– Чего ты хочешь?
Шепот так и манил. Она была уверена – если прислушается, то сможет понять, что говорит мальчик. Ей отчаянно захотелось повернуться и посмотреть на него. Возможно, если она так и сделает, то разберет его слова.
Но внутри нее звучал другой голос. Голос матери. Все еще упрекающий за глупость, но теперь еще и предостерегающий.
Не смотри, глупышка. Если ты повернешься, то пропадешь.
А шепот не смолкал. Она была уверена – если повернется, если бросит взгляд на губы мальчика…
Петрова ощутила, что не может сопротивляться. Как будто не было смысла бороться. В то же время она понимала, что это не ее чувства. Как такое возможно?
Вдруг она осознала, что задыхается.
Медленно, осторожно она открыла глаза. Начала поворачиваться, чтобы посмотреть на голограмму. Она понимала, что, как только увидит нечто, притаившееся в углу, пути назад не будет. Но часть ее души желала знать.
Не смотри, Сашенька. Ты должна быть сильной.
Она не должна была смотреть. Но и не могла сопротивляться. Посмотреть – значит обречь себя на гибель. Как именно умрет, она не знала, но была уверена, что погибнет.
Она не могла смотреть.
Она не могла не смотреть.
Шепот не отпускал ее.
Она едва не плакала от усилий, от необходимости бороться с собственным телом. Оно хотело сдаться. Каким облегчением это бы стало. Все проблемы, все заботы останутся позади, если она просто…
Повернется.
И посмотрит.
Она начала поворачиваться…
Затем остановилась, заметив что-то у ног. Просто яркая точка. Вся комната была залита кроваво-красным, за исключением одного крошечного участка пола, который светился зеленым.
Зеленым был индикатор на ствольной коробке пистолета, который она уронила.
Кто-то из Службы надзора наконец-то дал добро на использование оружия.
Петрова взяла его обеими руками. Закрыв глаза, она крутанулась на месте и пальнула в сторону голограммы, снова и снова нажимая на спусковой крючок, пока шепот наконец не утих. В голове начало проясняться. Она подбежала к двери. Та все еще была заперта, но несколько ударов носком ботинка открыли ее.
Она выскочила в коридор, понятия не имея, что могло бы случиться, если бы она не… если бы она…
– Шмидт! – крикнула она. – Шмидт! Ты идешь со мной. Сначала разберемся с тобой, а потом…
Он стоял прямо за ее спиной. Ошеломленная, с помутившимся рассудком, она попалась на очень старый трюк. Шмидт держал массивный гаечный ключ. Удар пришелся в бок, в наименее защищенную часть скафандра, и Петрова задохнулась от боли. Повалившись на пол, она пыталась извернуться, чтобы найти точку опоры и ударить в ответ.
– Ты убила его, – прорыдал Шмидт. – Ты убила его, ты убила его… ты…
Слезы из-за низкой гравитации скапливались вокруг его глаз и медленно стекали по щекам. Его слова слились в сплошной страдальческий вой, он снова замахнулся гаечным ключом.
– Стой! – Она почти умоляла. Если Шмидт нападет, у нее не останется другого выбора, кроме как защищаться. – Просто брось его!
Но он не послушался. Не остановился. Вместо этого Шмидт зарычал и бросился на нее, явно намереваясь разбить шлем.
И она выстрелила.
4
Кто-то протянул Петровой стаканчик горячей воды со вкусом лимона. Крошечный акт доброты, но она чуть не расплакалась. Она чувствовала себя такой слабой, такой потерянной, такой уязвимой, что хотелось свернуться калачиком.
Прибыло подкрепление. Люди до отказа заполнили центральную комнату заброшенной шахты. Петрова сидела на ящике рядом с коридором, ведущим к шлюзу. Не хотела путаться под ногами.
Она выбралась на поверхность, чтобы доложить обо всем. Сообщила о смерти Джейсона Шмидта и о том, чем он занимался. Служба надзора среагировала быстро.
Вышка один-четыре прислала целую команду специалистов, которые должны были взять пробы всего – конденсата с потолка, содержимого биотуалета в убежище. Со всех ракурсов сфотографировали тело Шмидта.
Техники разобрали и увезли остатки компьютера. Петрова даже не взглянула на части голографического проектора, когда их выносили.
Солдаты в тяжелых бронированных скафандрах согнали людей – жертв Шмидта – обратно в одну из пещер. Петрова не видела, что там происходило дальше.
Появились следователи, задали ей вопросы. Одни и те же вопросы, снова и снова. Им нужны были голые факты. Когда она пыталась вдаваться в подробности или анализировать, ее прерывали. Все, что им было нужно, – хронология событий.