Он начал собирать грибы.
В то утро его мысли уже не возвращались ни к Гегенману, ни к Рихтеру.
VII
Шварц метал громы и молнии. В роли его жертвы на этот раз выступал человек, к которому до сих пор в Пуллахе не имели особых претензий. Конечно, у Йозефа Штейнметца бывали время от времени провалы, что на жаргоне работников Пуллаха означало неудачу агента, однако по сравнению с остальными коллегами дела у него обстояли неплохо. За годы работы он заслужил уже не одно поощрение. Особенно он преуспевал в вербовке эмигрантов, приезжавших в ФРГ. Обработка и вербовка — вот те области, где Штейнметц чувствовал себя в своей стихии. Он умел говорить с людьми. Он знал, когда надо действовать напористо и энергично, а когда — осторожно и тонко. Его заметили и назначили на пост руководителя группы агентов. Однако на этом посту у него далеко не все получалось так, как ему хотелось бы. И вот теперь, сидя в кабинете Шварца, он думал, что дело его, видимо, дрянь, если шеф так разошелся.
— Все, чем вы в последнее время занимались, Штейнметц, — говорил Шварц, — развалилось как карточный домик. Все!.. Вы знаете, чем закончилась ваша многообещающая акция «Адлер»? Вся пятерка, которую вы готовили во Франкфурте, не принесла нам никакой пользы. Выброшены на ветер большие деньги. Но деньги — чепуха по сравнению вот с этим…
Полковник Шварц размахивал над головой какой-то газетной вырезкой, наклеенной на кусок плотной бумаги.
— Вы знаете, что это такое? Если нет, тогда я вам скажу. Здесь черным по белому изложен рассказ одного из тех, кого вы готовили к акции «Адлер». Петрлик, агент номер сорок девять! Он выложил все, без остатка. «Руде право» впору поставить вам памятник. Они здесь описывают каждый ваш шаг и каждое слово с тех пор, как вы приехали к этому типу в Бабенхаузен. Все, в чем вы его убеждали, что обещали и как ему угрожали. Вот это удача!
Вырезка из газеты вновь оказалась над головой полковника, потом полетела на стол.
— Я понимаю, Штейнметц, что в нашей работе не всегда бывают одни удачи, но выбрать человека, который выложил чехословацкой контрразведке всю систему нашей связи с помощью открыток, — это уже не просто недостаток способностей, это вопиющая глупость. Разве можно теперь удивляться тому, что никто из всей вашей пятерки не дал о себе знать?
Полковник Шварц замолчал, и Штейнметцу показалось, что он успокаивается, но тут Шварца снова взорвало:
— А этот ваш Разумовский Отто! Ничего не скажешь, хорошее приобретение! Слава богу, что вам не удалось его быстро обработать. Вы знаете, что это было бы за фиаско? Этого вашего Отто, как вам, вероятно, известно, посадили в Остраве на полтора года в тюрьму. Отличный выбор для нас! Что мне прикажете обо всем этом думать, Штейнметц? Ожидать, что теперь, ко всему прочему, провалится и Карл?
— Это исключено, господин полковник, — попытался несмело перебить Шварца Штейнметц.
— «Исключено»!.. — повторил полковник с явной иронией. — Насколько я мог убедиться, у вас не исключено ничего. А Рихтер? Не кажется ли вам, что эти его истории, которые он привозит с Востока, можно рассказывать только маленьким детям? Вы что, не могли за все это время сказать ему, что он идиот? Или же вы, как и он, считаете, что эта его болтовня имеет ценность для Центра? Что это, скажите вы мне, за информация, если он нам сообщает, что в какой-то там Лготе у них расположена казарма с солдатами? Этот тип даже не удосужился выяснить, какие войска там стоят. Такая информация нам не нужна. И при этом я отлично знаю, что этот мерзавец может блестяще работать, но ему недосуг. Там, на Востоке, он гоняется за антикварными вещами, и ему просто наплевать на то, чем следовало бы заниматься, получая наши деньги. Абсолютно наплевать, Штейнметц!
— С Рихтером я разберусь, господин полковник, — осмелился перебить Шварца Штейнметц.
— Вы, Штейнметц, не будете уже разбираться ни с чем и ни с кем! По крайней мере у меня! Вы вернетесь туда, откуда пришли. К майору Дитриху! Но прежде все свои дела передайте своему преемнику Тони Лотару, понятно? Он ждет в приемной…
У Йозефа Штейнметца потемнело в глазах, застучало в висках. В голове у него вертелась одна-единственная мысль: как же так, как же это могло случиться?