– Иди ко мне, Наталя.
Сергей открыл объятия, и Наташа юркнула в уже ставшее привычным тепло.
– Тебя что-то беспокоит, Серёжа?
– Я люблю тебя, девочка. Но боюсь, что твоя семья может не принять меня. Всё-таки я намного старше.
– Не думай об этом, просто будь самим собой и со мной.
Она поднесла его ладонь к лицу и нежно укусила за пальцы, проведя языком по ногтям. Сергей застонал и опрокинул её на постель. Как же быстро она научилась доводить его до точки кипения, узнав, что возбуждает его и заставляет терять разум. Его руки мяли податливое тело, прокладывая путь губам и языку, Наташа стонала и всхлипывала, стараясь удержаться на зыбкой границе между наслаждением и реальностью. Но опять и опять содрогалась от удовольствия, срывая голос и оставляя на спине своего мужчины красные полосы от коротких ноготков. И уплывала в бездну, ощущая крупную дрожь мужского тела и слыша глухие стоны...
Сергей водил пальцем по женской спинке, Наташина рука безвольно лежала на его животе. Скоро полночь, яркая полная луна освещала озеро и лес, создавая иллюзию сказки.
– Серёжа, у меня даже сил не осталось. Как же хорошо… Кажется, что мне ещё никогда не было так хорошо. Знаешь, а ведь меня никто никогда особо и не любил. Мои родители поженились, когда мне было уже пять лет. И хотя отчим меня удочерил, я всё равно всегда чувствовала себя… лишней, что ли. Только бабушка относилась ко мне по-доброму, а мама… она всегда говорила, что моё рождение было ошибкой, что мужчина, который был моим биологическим отцом, так и не признал меня.
– Не думай об этом, малышка, ты со мной, а то всё прошлое.
– Да, просто моё детство и всё, что происходит со мной сейчас, так не похожи между собой. А ведь моей маме, – Наташа зевнула и уткнулась носом Сергею в шею, – ей тогда было меньше, чем мне сейчас, всего семнадцать. Она сильно любила и хотела быть с любимым, а он даже ни разу не приехал, не написал, он попросту исчез из её жизни.
– Спи, забудь, девочка моя любимая.
– А ведь она была красивая… самая красивая девочка в школе… красавица и умница, – голос Наташи становился всё глуше и глуше, и уже засыпая, она прошептала: – Катя Зимина. Моя мама…
Сергей замер, чувствуя, как остановилось сердце, лёгкие наполнились вскипевшей кровью, не позволяя сделать вдох. Все мышцы напряглись, будто через тело пропустили ток, а кожа обуглилась. Катя. Катя Зимина. Не-е-е-ет! Этого не может быть! Не может жизнь так отомстить! Нет, только не это!
ДОЧЬ! НАТАША ЕГО ДОЧЬ!
Он шёл по дому, не сознавая куда и зачем. Ноги подгибались, плечи опустились, не было сил поднять руки. ДОЧЬ.
Он подошёл к двери на кухню и почувствовал, как рот заполняется желчью, вызывая рвотный позыв. На этом столе он распял Наташу, целуя её нежную кожу на бёдрах и… Не-е-ет! ДОЧЬ!
Сергей схватил нож и вышел из дома. Вокруг стояли высокие сосны, покачивая своими кронами, где-то в озере плескалась рыба, полная луна отражалась в воде. Скрипнули качели. Как он целовал её тут, прислонив спинкой к могучему стволу, а она ласкала его, расстегнув брюки и нежно поглаживая его сквозь ткань. ДОЧЬ!
Он дошёл до маленькой поляны и остановился, безумно оглядываясь по сторонам. Здесь она опустилась перед ним на колени и смущённо смотрела снизу вверх, будто спрашивая разрешения. А он, кретин, шептал «да, малышка, да»! И эти глаза серые! СЕРЫЕ! Кожевников вдруг пошатнулся и согнулся к земле, ощущая, как его затапливало отвращение к самому себе. ДОЧЬ! А он кончал ей в рот, а она улыбалась. Он упал на колени, воткнул нож в прелые листья, поднял голову к чёрному небу и закричал:
– А-а-а-а!
Вся боль, вся ненависть к самому себе, гнев, ярость вылились в этот крик, что напоминал вой раненого зверя. Он закрыл глаза, чтобы не видеть окружающий лес, мостик у озера, потому что всё! Всё напоминало ему об их близости с Наташей. Её стоны, крики, его пальцы внутри неё, ножки, заброшенные ему на плечи, изогнутая спинка, мягкая грудь под его пальцами, его губы и язык, ласкающие её лоно, её пушистые белокурые волосы, раскинувшиеся на его теле, когда она облизывала головку его возбуждённого члена. ДОЧЬ! НАТАША!