Я с восторгом смотрю на строчки, выбитые в скалах. Передо мною оживает сама История…
Я так забылась, засмотревшись, что начинаю изливать свои восторги нашему молчальнику Маку, но он только вежливо поднимает бровь и равнодушно бормочет, что действительно весьма любопытно.
Еще одно потрясение: прибытие и загрузка нашего автомобиля. Грузовик, явно высоковатый, то ныряет, то покачивается, словно на волнах, однако не теряет при этом природного достоинства и даже царственности. Мы тут же окрестили его «Куин Мэри». В помощь «Куин Мэри» мы еще нанимаем такси — «ситроен», который поведет добродушный армянин по имени Аристид. Мы также берем с собой несколько меланхоличного повара Ису, чьи рекомендации до того хороши, что вызывают подозрения.
И вот наступает великий день: мы отправляемся в глубь страны — Макс, Хамуди, я, Мак, Абдулла, Аристид и Иса, чтобы — хорошо ли, плохо ли — прожить три месяца бок о бок.
Наше первое открытие: шофер из Абдуллы просто никакой! Второе открытие: наш повар — это очень скверный повар. Третье: Аристид — хороший водитель, но машина у него отвратительная! Мы выезжаем из Бейрута, минуем Нахр-эль-Кельб и едем вдоль берега, так что море остается слева. То и дело проезжаем мимо жмущихся друг к дружке белых домиков, прелестных песчаных бухточек и тесных расселин между скал. Мне ужасно хочется искупаться, но уже не до этого: началась настоящая экспедиционная жизнь.
Совсем скоро мы повернем прочь от моря и не увидим его долгие месяцы.
Аристид то и дело жмет на клаксон, как принято в Сирии. За нами следует «Куин Мэри». Она переваливается с боку на бок, зарываясь бампером в дорогу, словно корабль на волнах. Мы минуем Библос, теперь беленькие поселки встречаются все реже и реже. Справа тянутся скалистые склоны холмов. Мы сворачиваем направо и все больше удаляемся от моря, направляясь в Хомс.
В Хомсе есть приличный отель — шикарный, по словам Хамуди. Все великолепие этого отеля сводится лишь к его архитектуре. Он весьма просторен, в нем широкие каменные коридоры. Но водопровод — увы! — совсем не великолепен. Огромные спальни тоже нельзя назвать чересчур комфортабельными. Мы с Максом почтительно обозреваем наши комнаты, потом идем посмотреть город. Заглянув к Маку, видим, что он сидит на краю кровати, положив рядом с собой свернутый коврик, и с сердитой миной что-то строчит в дневнике. (Что же он такое пишет? Во всяком случае, идти осматривать Хомс он не рвется.).
Впрочем, возможно, он прав. В городе действительно почти не на что смотреть.
Потом ужин: плохо приготовленные, якобы европейские, блюда — и на боковую.
Вчера еще мы перемещались в границах цивилизации; сегодня она осталась позади. Вот уже два часа мы едем по местности, где нет ни одного зеленого пятна, только коричневатый песок. Грунтовая дорога петляет. Иногда, очень редко, навстречу попадается грузовик, возникший словно бы ниоткуда.
Жара невыносимая. От всего этого пекла и ухабистой дороги, и это при отвратительных амортизаторах нашего «ситроена», от пыли, набивающейся в рот и покрывающей все лицо, у меня начинается жестокая головная боль.
Есть что-то пугающее и одновременно завораживающее в этом огромном пространстве, лишенном растительности.
Оно совсем не похоже на плоскую пустыню между Дамаском и Багдадом. Здесь дорога то ползет вверх, то ныряет вниз. Невольно ощущаешь себя крохотной песчинкой среди песчаных замков, похожих на те, которые мы в детстве строили на морском берегу для наших кукол.
И вот после семи часов пекла и унылого однообразия пустыни — Пальмира!
В этом ее бесконечное очарование — изящные линии ее поднимаются прямо из раскаленного песка. Она прелестна, фантастична, немыслима, во всей театральной не правдоподобности сна. Дворы, и храмы, и полуразрушенные колонны.
До сих пор у меня какое-то странное отношение к Пальмире. Она так и осталась для меня ярким видением, ни сном, ни явью. А из-за головной боли и рези в глазах она и вовсе показалась наваждением.
Ведь не может это чудо — никак не может! — быть явью.
Но вот мы уже в толпе веселых французских туристов, они смеются, болтают и щелкают фотоаппаратами.
Мы тормозим перед красивым зданием — это отель.
Макс торопливо предупреждает меня:
— Только не обращай внимания на запах! К нему надо немного привыкнуть…
Еще бы! Отель обставлен очаровательно, но «аромат» стоячей затхлой воды в ванной и спальнях невыносим.
— Это вполне здоровый запах, — утешает меня Макс.
А любезный пожилой джентльмен — как я поняла, владелец отеля — с жаром заверяет меня:
— Mauvaise odeur, oui! Malsain, non![27]
Делать нечего. В конце концов, можно и потерпеть!
Запиваю чаем аспирин и ложусь в постель. Уверяю Макса, что мне нужно только полежать часок в темной комнате, и все будет отлично. Но в глубине души я немного паникую: а вдруг я вообще никудышный путешественник? Это я-то, такая любительница автомобильных прогулок!
Час спустя я просыпаюсь, прекрасно отдохнув, и теперь готова осматривать городские достопримечательности.
Мак неожиданно соизволил оторваться от своего дневника, и мы с превеликим удовольствием бродим по очаровательным улочкам.
Когда мы забредаем в самый дальний конец города, то снова наталкиваемся на знакомых французов, — но теперь им, похоже, не до смеха. У одной из дам, обутой (как и все они) в туфли на высоких каблуках, отвалился каблук, и она не знает, как добраться обратно в отель.
Сюда они приехали на такси, которое сломалось, как на грех, именно сейчас. Мы осматриваем такси. Похоже, в этой стране все такси одинаковы. Этот экземпляр, по крайней мере, ничуть не отличим от нашего: та же слегка обшарпанная обивка в салоне, тот же неказистый вид.
Водитель — долговязый худой сириец — уныло ковыряется под капотом.
Он мотает головой. Французы объясняют нам ситуацию.
Они прилетели вчера, а завтра уже улетают. Такси они наняли у отеля, и вот такой сюрприз. А что теперь делать бедной мадам? «Impossible de marcher, n'est ce pas, avec un soulier seulement».[28]
Мы выражаем всяческое сочувствие, а Макс галантно вызвался помочь. Сейчас он Пойдет в отель на своих двоих и приедет сюда в нашем такси. За два рейса оно всех доставит в отель. Французы не знают, как выразить нам свою признательность. Макс уезжает.
Я успеваю подружиться с француженками, однако Мак снова напяливает свою обычную броню. Он произносит железное «От» или «Non»[29] на любое к нему обращение, и вскоре его оставляют в покое. Француженки проявляют горячий интерес к нашему путешествию.
— Ah, Madame, vous faites Ie camping?[30]
Меня потряс этот вопрос! Le camping![31] Наше путешествие для них — только развлечение!
— О, как это приятно — le camping! — мечтательно восклицает одна из них.
Да, соглашаюсь я, это очень приятно.
Время идет, мы болтаем и смеемся. И вдруг к нам, пыхтя и подрагивая боками, подкатывает наша «Куин Мэри»!
31