Я присоединился к своим друзьям в купе поезда, испытывая своего рода удовлетворение. Один из них со смехом обратился ко мне: «Ты ведь не забыл? Это завтра утром, поезд уходит в 8:43. Твой билет у меня». — «Какая там будет погода?» — «Не знаю. По-прежнему обещают дождь, но пока погода хорошая». Закрывая красную дверь в комнату, я сообразил, что не взял с собой сумку; что касается девушки, то я слабо представлял себе, где она: может, осталась в постели, а я просто не заметил, а может, ушла до меня, не знаю. У двери моего дома стояли двое мужчин в темных костюмах: один, поставив ногу на ступеньку, записывал что-то в блокнот, второй остановил меня на мгновение, чтобы попросить прикурить. По дороге я миновал большие современные здания, конструкцию из кубов — синеватых, коричневых и цвета ржавчины, — где застекленные окна чередовались с металлическими пластинами, образуя длинные вертикальные ленты, составленные из секций разной ширины. На улице было оживленное движение, навстречу мне попадалось множество людей, мужчин и женщин, спешащих на работу и погруженных в свои мысли; иногда разве что какая-нибудь молодая женщина поднимала на меня глаза и улыбалась, и я отвечал ей тем же, но это случалось нечасто. Внутри вокзала царило радостное оживление; в зарезервированном нами купе мои друзья обменивались книгами; я заказал сэндвич в баре поезда и устроился на высоком табурете. Поезд, скрипя, покачивался на ходу, за окном проплывали городские здания, затем начались предместья, становившиеся все более хаотичными и грязными, чтобы в конце концов уступить место первым деревьям и полям, с вкрапленными в них красивыми маленькими кладбищами. Небо было ясное, светлое, прочерченное длинными белыми полосами; вдалеке скучилось несколько облаков, которые отбрасывали большие бесформенные тени на поля, засеянные пшеницей и бледным ячменем. Наш конечный пункт был выбран не мной, а моей подругой, позвонившей мне накануне, она по порядку расписала нам все прелести этого маленького провинциального городка, включая очарование толпы, которая в этот сезон по вечерам высыпала на улицы: все это, по ее словам, делало его идеальной целью нашей поездки. Она же выбрала и гостиницу: мне достался совершенно белый номер с ковролином цвета слоновой кости, постелью под белым покрывалом, обитым черной кожей стулом и красным квадратом в рамке над кроватью в качестве единственного украшения. Душевая, облицованная белым и серым кафелем, была просторная, и я с наслаждением залез под душ, испытывая смутное сожаление, что девушка сейчас не со мной, потому что этот душ ей бы определенно понравился, но я почти сразу забыл об этом, отдавшись обжигающим струям, бившим мне в шею.
Мои друзья хотели посмотреть церковь, а потом прогуляться; я же предпочел музей и договорился встретиться с ними ближе к вечеру. Небо над лабиринтом узких улиц, ведущих к площади, на которой был музей, отливало серым, и я сказал себе, что с учетом прогноза нужно взять зонтик или, на худой конец, дождевик. Музей, еще малоизвестный, открылся недавно: местный богатый эксцентрик, чья единственная дочь, по слухам, повесилась, передал городу свою коллекцию и сумму, достаточную для ее консервации и создания экспозиции. Залы были небольшие, но светлые и высокие, белые, как и мой номер в гостинице, что вместе создавало ощущение пространства, располагающего к сосредоточенности. Посетителей было мало, редкие звуки оставались приглушенными, даже шаги едва отдавались от навощенного пола. Я прошел через эти помещения следующие вереницей друг за другом как часовни, пробегая глазами висящие там картины, большая часть которых, честно сказать, оставляли меня равнодушным. Это были красивые полотна, талантливые, написанные в энергичной манере; в фигурах, изображенных по всем правилам живописи, казалось, были жизнь и движение, но они ни о чем мне не говорили, и я продолжал идти дальше. Наконец я остановился перед большим, почти квадратным полотном, в высоту чуть больше моего роста, это был красный фон, на котором был нарисован черный прямоугольник, а затем ниже другой прямоугольник поуже, тоже красный, но более темный, чем фон, и не такой правильный. Это, конечно, была мелочь, но меня поразило, что если смотреть на них, оставаясь на месте, то прямоугольники начинали двигаться, то приближаясь, то отдаляясь. Стоило мне чуть-чуть отойти назад, как черный прямоугольник мягко надвинулся на меня, как бы предлагая мне составить ему компанию; но едва я шагнул ему навстречу, как он стремительно отодвинулся и ушел далеко за пределы фона, став зияющей бездной, куда я едва не упал. В испуге я отступил на шаг, и он тут же метнулся за мной, моментально заняв прежнее место, где он повис на фоне картины, раскрывая мне себя с легкой безмолвной улыбкой. Нижний прямоугольник, более игривый, от меня прятался: если я, к примеру, делал шаг или два наискосок, он менял цвет, оранжевея и становясь более приглушенного, выгоревшего оттенка; в противном случае он плясал из стороны в сторону, всегда оставаясь чуть-чуть позади черного. Эта удивительная картина как будто сама рассматривала меня, у нее было лицо, улыбающееся серьезно и доброжелательно, которое, не отводя взгляда, смотрело на меня, смотрящего на него, и не давало мне уйти или посмотреть в другую сторону. Наконец, подошел служитель и дотронулся до моего плеча: «Месье, пора, мы закрываемся». Освобожденный его вмешательством, я присоединился к последним посетителям, направлявшимся к выходу. На улице одна за другой упало несколько капель, оставляя на сером камне тротуара крапинки, одна капля шлепнулась мне на лоб, еще одна на руку. Прямо передо мной закрывался магазин; продавщица любезно позволила мне приобрести фетровую шляпу, прежде чем опустить штору. На площади, где я собирался присоединиться к друзьям, теснилась оживленная густая толпа, первые признаки дождя ничуть не умерили ее веселья и энтузиазма. Я нашел моих друзей на крытой террасе кафе и заказал себе выпить, меж тем как они смеялись над моей шляпой, тем не менее весьма практичной. Мы пили и курили, они рассказывали мне про церковь в мельчайших подробностях, я же молчал, радуясь оживленности их голосов. Когда мы вышли из бистро, дождь усилился, зонтики, открывающиеся в толпе один задругам, начали сталкиваться, так что порой мне приходилось втягивать голову в плечи, чтобы избежать попадания спицы в глаз. Подхваченный этой толпой, я постепенно потерял своих друзей из виду; в конце концов они исчезли совсем и я остался один. Я не испытывал беспокойства: городок небольшой, говорил я себе, я их быстро найду. Я шел вдоль каменного, слегка изгибающегося парапета; за ним, как я прекрасно знал, текла река, заключавшая город в свою излучину, но на этой стороне было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть. Навстречу мне шли в ногу двое мужчин в дождевиках с большими черными зонтиками, скрывающими их лица. Их вид показался мне слегка угрожающим; но, поравнявшись со мной, они безмолвно расступились и, обогнув меня с обеих сторон, воссоединились за моей спиной. Дальше улица шла вверх, расширялась и вела к мосту, соединявшему этот берег с более новой частью города; при входе на мост я изменил маршрут и свернул на узкую улочку, ведущую к площадям наверху. Но там моих друзей тоже не оказалось. Подозрительные типы в длинных пальто небольшими группками прятались под деревьями, украдкой шушукаясь между собой; машины с тонированными стеклами сновали туда-сюда, словно в каком-то нескончаемом балете, порой одна из них, поравнявшись с какой-нибудь группкой, останавливалась, дверца машины открывалась, происходил короткий диалог или же один из них залезал внутрь, захлопывал дверь, и машина ехала дальше. Свисающие с проводов фонари горели в ночной темноте над улицами и маленькими площадями, сияя среди непрекращающегося дождя, как большие яйцевидные нимбы. «Тут явно происходит что-то странное», — подумал я, стараясь держаться подальше от этих группок мужчин сомнительного вида. Однако, сколько я ни ходил туда-сюда по улицам, моих друзей не было и следа, время шло, прохожие попадались все реже и реже, но я не сдавался и заглядывал в каждый уголок, ощущая растущую тревогу. Так я оказался в скверике, зажатом между старыми домами, огромные старые деревья росли между аллеями, возвышаясь над холмиками, окруженными металлической оградой; в его глубине виднелось укромное место, что-то вроде слабо освещенной беседки, к которой вело несколько ступенек; я заглян