Во дворе две тентованные ГАЗельки, изрядно потрёпанные. Одна из них в работе: тент откинут, задний борт открыт. Два пожилых мужичка, раздетые по пояс, оба небритые, оба смуглые, что-то в неё загружают. Мешки. Работают не спеша. Оно и понятно, жарко. Справа, в конце дворовой площадки, — вроде как, жилой дом внушительных размеров, коробом, кубом стоит в два этажа, тоже из блоков — недострой ещё. По разным сторонам дома, по противоположным, ведутся работы. С одной стороны, поднимают пристройку из кирпича. Уже до уровня окон надстроили. С другой — что-то внутри помещения ремонтируют, наверное, штукатурят. Я присмотрелся. Точно. Несколько рабочих таскают вёдрами известь, раствор известковый. Таскают медленно. Ругаются между собой на армянском языке. Я поставил машину в сторонке, на свободный пятачок. Вышел. Осмотрелся. На меня никто не обращает внимания, ни малейшего. Это и хорошо. Из дому вышла толстая тётка в длинных юбках и в переднике. Тётка с усами и пучком чёрных волос на подбородке, на месте большой родинки (это я чуть позже рассмотрел). Тётка пожилая. Идёт быстро через двор к машине, которая грузится. Очень быстро, удивительно быстро для её габаритов, очень крупных. Я спешу её перехватить. Спрашиваю, почти кричу:
— Скажите, пожалуйста. Уважаемая, подождите секунду. Кто здесь старший? К кому мне обратиться? — Я почти бегу к ней, иначе не успеваю — шустрая тёточка, не по годам.
— Ия! Я старьщий. Что надо? — Она немного сбавила ход. Я догнал.
— Гавари, зачэм мольчищ. Э-э-э! — Она остановилась. Развернулась. Тут же крикнула на армянском в сторону машины, одному из работников, по всей видимости.
— Ашот, ай Ашот, подожди. Больше не грузите. Сейчас я подойду, посмотрю. А где Сейран?
— Сейчас придёт, Мецмам. В туалет побежал, — ответил голос за грузовичком.
— Скажи ему, чтоб меньше лоби ел. В туалет он побежал. Засранец. — Она тут же повернулась ко мне. Вернулась в разговор:
— Гавари. Видищ, дэл много.
— Я привёз семечек фасованных, образцы, на реализацию. С кем можно поговорить?
— Вай ме! Сэмэчэк он привоз. Зачэм бижищь. Пожар да? Стой.
Она вдруг крикнула в сторону дома, зычно крикнула, на армянском:
— Ара, Ширак! Шира-а-ак. Покажись, посмотрю на тебя.
Из строящейся пристройки вышел мужичок в робе.
— А-а-а, Мам! Что случилось?
— Лермонт куда уехал, а?
— Никуда не уехал. У себя он.
— Ия! А кто тогда машину забрал?
— Гамлет за краской поехал.
— Ия! Почему мне не сказал? Один поехал?
— Не знаю, Мам. Не видел. Может и один. Все ж заняты.
— Вай. Сколько раз говорила, сколько раз. Парню шестнадцать лет. Не дай бог что, глаза всем повынимаю.
— Не переживай, Мам. Он лучше Лермонта ездит. Скоро вернётся.
— А милиция вдруг? Прав у него нет.
— Какая милиция, Мам! Здесь все свои. Сколько лет живёшь, никак не привыкнешь.
— Ладно, Ширак джан, иди работай. — Она повернулась ко мне: — Иди. Вон двэр. Там Лермонт. Иди гавари с ным.
Усатая тёточка резко крутанула своё тело и продолжила путь к грузовичку. Её голос по пути, на армянском:
— Ашот, Аашо-от. Я иду. Что вы тут нагрузили? И где этот засранец? Что б его.
Я вернулся к своей машине. Открыл багажник. Взял в руки распечатанный короб и пошёл к дому. В коробке, кроме пачек с семечками лежали сертификаты качества и накладные, другие нужные бумаги. Я заранее всё приготовил. Не в первый раз договариваюсь.