— Семечка, в основном, Кубанская. Именно эта — из-под Краснодара, нам турки возят. Занимаются. — И опережая его возможные расспросы я добавил: — Производство в Белгороде. Своё производство. Я не перекупщик.
Я замолчал. Жду. Лермонт хрустел с минуту семечками, перестал:
— Вот зараза, начнёшь баловаться, трудно остановиться. Хорошие семечки, хорошие. Что ты за них хочешь? Цену назови. — Он полез в карман брюк, достал платочек, белый, протёр губы.
— Два рубля за пачку. И как обычно, как принято — на реализацию.
— Ха. За два рубля я беру известные бренды. Твои семечки хорошие, но никому не известные. Время надо их раскрутить. У тебя рекламки есть? — Разговор становился деловым. Я нагнулся и достал несколько рекламных проспектов формата А4. Развернул ему на показ.
— Вот, только такие. Они на самоклейках. Можем увеличить, если надо.
Картинка в точности повторяла изображение на пачке, лишь сверху было приписано крупными буквами: «Покупайте в киосках и магазинах». Он посмотрел, скривил губы. Поднял сотовый телефон, хороший, модный — «Нокиа», из последних, набрал номер. Жестом показал мне «жди» и на армянском — в трубку.
— Аревик! Мецмам где? Во дворе? Позови её. Пусть ко мне зайдёт. Сейчас. Давай, детка. Бегом.
Он набрал ещё номер.
— Вазген! Ара, сколько у нас на складе семечек? Ящиков сколько и видов? Что? Сколько? Пять видов? Ага! Всего сколько? Ара, громче говори. Понял. Молодец.
Он опять набрал номер. Я терпеливо ждал, это в моих интересах.
— Гамлет джан! Взял краску? Ай, молодец! Гамлет-джан, привези мне пиццу. Да я знаю, что Маам ламаджо приготовила, знаю. Но я пиццу хочу. Возьми мне сырную. Там кто? Если Наташа, скажи, что для меня. Пусть сыра двойную положит. Давай, брат. Жду. Обедать пора.
Он положил трубку на стол. Довольно потёр руками, хрустнул пальцами. Посмотрел на меня, улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. В этот самый момент послышались громкие шаги. Резко открылась дверь и в кабинет ворвалась усатая тётка, как я понял — Мецмам. Она громко дышала, с присвистом. Подошла и встала между мною и Лермонтом. Спросила громко, на армянском, естественно:
— А-а-а, дитя моё, что случилось? — Она тяжело облокотилась о стол.
— Маам! Этот человек семечку предлагает. Семечка хорошая. Посмотри. Давай возьмём.
— Какую цену он хочет? — Она посмотрела на меня. Я улыбнулся. Выражения моего лица нейтральное, мол, я ничего не понимаю.
— Два рубля хочет. Маам, сбей цену, скажем, на двадцать копеек. Скажи ему.
Мецмам отодвинула стул. Села рядом со мной. Внимательно посмотрела в мои глаза, настойчиво так. Положила свою тяжёлую руку мне на колено.
— Синок. Многа прадам. Семечка. Рупь восемдэсят давай. Многа прадам. — Она сдавила пальцами мне ногу, довольно крепко сдавила. Улыбается ещё.
— Сколька ящик ест, давай. Всё прадам.
— У меня с собой несколько коробов. Образцы, в основном. Но я привезу столько, сколько закажите. Повторяю, под вашу реализацию. Завтра же привезу сколько надо, но по два рубля. Чем вы рискуете? Она же в рознице по три пятьдесят идёт. Сколько продадите, столько продадите. Созвонимся, я привезу новую партию и получу расчёт за предыдущую. Вы меня понимаете? — Я немного вспотел, душно стало. Она сильнее сдавила мне ногу.
— Синок. Рупь восемдэсят давай.
— Хорошо. Тогда расчёт сразу. Пусть так и будет: два рубля — под реализацию, рубь восемьдесят — расчёт на месте. Что скажете?
Она повернулась к Лермонту. Тот внимательно слушал разговор, не вмешивался.
— А, сынок, что скажешь? Возьмём? — Мецмам на армянском.
— Какой возьмём, Мам. Денег нет, всё на стройку уходит. Ты же знаешь.