Остальные допросы только подтвердили все мои догадки и не выявили ничего, о чем бы вы уже не знали. Однако я должен добавить, что Ивонн умерла на следующий день после ареста Буле-Руж. Ее тайно похоронили у подножия одного из деревьев в самом дальнем углу сада.
Эпилог
На этом заканчивается история Максимилиана Хеллера.
Следующие страницы могут показаться малоинтересными для тех, кто искал в этой книге только забавное развлечение на несколько часов и кто чувствует, что исход этой правдивой истории в достаточной мере удовлетворил их любопытство.
Однако я подумал, что после того, как мы проследили поистине потрясающие достижения этого молодого человека, рисковавшего своей собственной жизнью в деле спасения головы невиновного, те из наших читателей, которые желали ему успеха в его опасной борьбе и аплодировали его триумфу, возможно, были бы счастливы узнать, что случилось потом с мизантропом Максимилианом.
Я постараюсь рассказать в двух словах.
Сразу по возвращении, месье Хеллер прислал мне записку, в которой сообщал, что он вернулся в Париж и просил меня приехать и повидаться с ним. Он отметил, что хотел бы поговорить со мной как можно скорее.
Я охотно откликнулся на его предложение. Через два часа после того, как получил письмо, я уже взбирался на шестой этаж дома на холме Сент-Рош, где на самом верху в мансарде жил философ.
Вечерело. Я застал Максимилиана Хеллера в том же положении, что и в ту знаменитую ночь, когда месяц назад нанес ему свой первый визит. Он сидел, откинувшись в кресле перед очагом, в котором лежали два еле тлеющих уголька. Позади него на столе горела свеча.
Для завершения сцены не хватало только кота. Несомненно, он воспользовался долгим отсутствием Максимилиана, чтобы найти более доброго хозяина и удобное жилье.
Моими первыми словами, естественно, были поздравления с замечательной храбростью, которую он проявил и чему представил такие убедительные доказательства, а также с удачным исходом его приключения.
Он почти не отвечал, произнося прерывисто только односложные слова, как если бы вспоминал о давно забытом деле, которое вызывало неприятные воспоминания. Меня не очень удивил такой странный прием, так как я хорошо знал причудливую натуру моего друга.
Я поинтересовался его здоровьем.
– Мне не становится лучше, – сказал он, слегка повернув голову, – по-прежнему лихорадка и бессонница.
Я взял свечу и поставил ее на каминную полку, чтобы лучше понаблюдать за поведением философа и понять состояние его здоровья.
Хочу отметить с удивлением и удовлетворением, что тридцать дней непрерывной усталости, сражений и эмоционального стресса, не только не усугубили его состояния, но, казалось, привели к изменениям в лучшую сторону. Его глаза стали более внимательными, а черты лица менее бледными и напряженными, чем в тот вечер, когда я впервые увидел его. Я не мог удержаться от этого замечания. Он покачал головой.
– Нет-нет, уверяю вас, – решительно ответил Максимилиан, – я чувствую себя не лучше, чем было месяц назад. Вы говорите это только для того, чтобы меня успокоить. Бесполезно, доктор. Я не питаю иллюзий и лучше всех знаю, насколько сильны мои страдания.
Я подумал про себя: «Вы можете сколько угодно протестовать, мой нелюдимый человеконенавистник. Я знаю, что вы возвращаетесь к жизни».
– Простите меня за беспокойство, доктор, – продолжил он, – я чувствовал себя слишком слабым, чтобы прийти к вам самому. И я предпочитаю, чтобы никто не знал, что я в Париже. Вот что я хотел у вас спросить, не могли бы вы как можно быстрее вернуть бумаги, которые я оставил вам перед отъездом? Я хотел бы их упорядочить.
– Они будут здесь завтра, – ответил я.
– Спасибо.
Затем он вынул из кармана пиджака красный бумажник, на мгновение поколебался, потом снова заговорил, протягивая пачку пожелтевших ассигнаций.
– Этот бедный человек, который сидит в тюрьме… ну, вы знаете… Герэн, несомненно, на грани смерти от несчастья, которое ему выпало. Передайте ему, умоляю, эту небольшую сумму.
–Ах! Максимилиан, – сказал я, с силой пожимая ему руку, – какой вы молодец!
Эти слова, казалось, произвели на него глубокое впечатление. Он нахмурился и заерзал на стуле.
– Нет, я не такой уж и хороший, – угрюмо прошептал Хеллер, – я просто… Человеческое общество, среди которого я вынужден жить, нанесло этому несчастному человеку колоссальный ущерб. Я считаю себя ответственным перед ним. Степень… мера этой коллективной вины… я должен постараться исправить это в соответствии с моими средствами. Мой поступок, по правде говоря, очень прост, и я удивлен, что он вызывает у вас такой всплеск восхищения! Кроме того, у меня больше денег, гораздо больше, чем мне нужно для жизни. Мне кажется, в этом нет моей заслуги, ведь я просто хочу избавиться от того, что для меня лишнее.