Я написал что-то около десяти страниц, так много я еще ни разу не писал, и я был расстроен этим, так как не сомневался, что у Надежды Георгиевны не хватит сил прочитать всю мою ерунду. Но сокращать не стал. «Пусть, — решил я. — Все равно двойку не влепит». И все же чего-то боялся и с нетерпением ждал, когда придет Надежда Георгиевна на урок и скажет: «Я прочла ваши рассказы».
И вот в те самые школьные часы, когда я жил в таком предчувствии, ко мне подошла Надежда Георгиевна, отвела в сторону, сказала:
— Коля, ты не смог бы сегодня вечером прийти ко мне?
— Хорошо, я приду, — послушно ответил я, но хотелось спросить: «А зачем?» Но такого вопроса мы в свое время учителям не задавали: мы были воспитаны в послушании и таком отношении к взрослым, когда лишних вопросов не задают.
Я уж не помню, как провел время до вечера, но, кажется, я все-таки не выдержал и пришел к Надежде Георгиевне раньше времени. Она провела меня в комнату, посадила на диван, а сама придвинула стул и села напротив.
— Это ты писал? — Она вытащила из стопки тетрадей мою, с голубой обложкой.
«Сейчас начнется», — подумал я и про себя пробормотал что-то вроде:
— Так я и знал.
Но Надежда Георгиевна стала задавать мне совсем непонятные вопросы. Где я родился? Кто родители? Где работают братья и сестры? Много ли я читаю? Кого читаю? Я отвечал, а сам терялся в догадках: «Зачем ей все это? Лучше бы уж сразу — и баста».
— Ну что ж, это хорошо, — сказала Надежда Георгиевна и поднялась со стула. — Спасибо тебе, что пришел. Ну, беги, а то мама, поди, заждалась.
— До свидания, Надежда Георгиевна.
Все выяснилось на следующий день. Надежда Георгиевна вошла в класс при полной тишине, чего не было раньше. Уже кто-то из ребят сказал, что сегодня будут читать наши рассказы о шахте. И верно, Надежда Георгиевна держала в руке стопку тетрадей.
— Спасибо вам, ребята, — сказала Надежда Георгиевна. — Все ваши рассказы мне очень понравились, и, если вы разрешите, я прочту некоторые из них.
— Разрешаем! — хором закричали мы.
— Я не стану называть фамилий, да это и не обязательно, я просто прочту, а вы скажете, понравилось вам или нет.
И тут я застыл: она взяла в руки мою тетрадь с голубой обложкой. Впервые в жизни я слушал то, что написал, и это было странное чувство. До сих пор никаким другим словом я не могу его выразить. Может быть, мне когда-нибудь удастся найти другие слова.
— Кто написал? Кто? — шепот покатился по партам, и каждый пожимал плечами, и я тоже пожал.
Надежда Георгиевна кончила читать, и с минуту в классе стояла тишина. Никто не решался первым подать свой голос, ждали, что скажет учительница.
— По-моему, написано хорошо, — сказала Надежда Георгиевна, и краска облила мне щеки, загорелись уши, и показалось, что все ребята посмотрели на меня. Хотелось провалиться сквозь землю, и я не слышал, как шумели ученики, как выкрикивали какие-то слова, — кажется, просили назвать автора.
Не помню, как кончился урок, как вышел из класса и как очутился в подвале, там, где старшеклассники устроили тир. Я сидел на маленькой скамейке почти в темноте и ни о чем не думал. А может быть, и думал, но уже не помню, о чем. Вероятнее всего, ни о чем конкретном и ясном я не думал, а старался успокоить себя и вернуться до звонка в класс таким же, прежним, чтоб никто ничего не заподозрил. Не знаю, удалось ли мне это сделать, но так никто и не узнал, кто написал тот рассказ, прочитанный Надеждой Георгиевной.
А Надежда Георгиевна как-то подошла ко мне, сказала:
— Пиши, Коля, обязательно пиши.
И, конечно, надо бы сказать, что я так и поступил, то есть стал писать, но нет, ничего этого не было, потому что во мне еще не жило то самое желание писать, и я слишком скоро забыл о словах Надежды Георгиевны и о своем первом рассказе. И только потом, года через два, когда стали появляться мои куцые заметки в городской газете, я ощутил в себе то, что разглядела еще в седьмом классе Надежда Георгиевна. И когда мой путь был уже определен и дорога лежала в Москву, в институт, где «учили на писателей», я до конца понял весь смысл сказанных слов, и с этого времени я острее воспринял все то, что произошло со мною в тот далекий сентябрьский день.
И каждый раз, приезжая домой, в родной шахтерский поселок, уже ненадолго, в гости, я чувствовал, как не хватало мне встречи с Надеждой Георгиевной, но и до сегодняшнего дня я надеюсь на эту встречу. В этот последний приезд на родину я был у многих моих учителей, был и у Сергея Михайловича, и опять наш разговор незаметно зашел о Надежде Георгиевне.