— Мы больше не можем поворачиваться ухом, которое не слышит, и глазом, который не видит в сторону этого непрекращающегося образца грязной коррупции. Высокие должности в Матери-Церкви — это не продажная добродетель каких-то уличных проституток и не добыча разбойников и воров, которая должна быть сбыта покупателям краденых вещей в тёмных закоулках, скрытых от честных глаз. Они — доверие от Господа, состоявшееся в служении детям Божьим, но в руках тех мерзких людей, которым было позволено отравить собственную Церковь Божью, они стали инструментами угнетения, жестокого обращения и банального приказа о массовых убийствах.
— Мы, архиепископ Черис, говоря о, для и с согласия нашего внушающего страх суверена, Короля Кайлеба II, не можем и не будем терпеть дальнейшей деградации Матери-Церкви. Мать всех мужчин и всех женщин стала самой Блудницей Шань-вэй, ибо она позволила всему этому злу, перечисленному в этом послании и сопровождающих его доказательствах, не просто существовать, но процветать. Соответственно, мы больше не можем держать себя, или наших правителей, или детей Божьих под нашей заботой, рабски повинуясь людям, которые продают милости этой блудницы тому, кто заплатит самую высокую цену. Мы отделяемся от них и от вас, и мы изгоняем вас, ибо вы позволили им процветать, как ядовитым сорнякам, в саду, который вверил вам Господь.
— Архиепископство Черис, как и Королевство Черис, отвергает власть убийц, насильников, поджигателей и воров. Если Вы не можете очистить Церковь от таких язв и ядов, тогда мы сами очистимся от них, и, если Бог даст, в полноте времени мы очистим саму Мать-Церковь от тех, кто оскверняет облачения и кольца своих чинов каждым вздохом, каждым решением, которое они принимают.
— Мы подходим к этому вопросу, к этому решению не легкомысленно, — сказал Мейкел Стейнейр далёкому главе Совета Викариев, пока его глаза блуждали по лицам, выражениям лиц и душам его паствы. — Мы подходим к нему со слезами и печалью. Мы подходим к нему как дети, которые больше не могут служить матери, которую они всегда любили, потому что её единственной целью стало систематическое порабощение и убийство собственных детей.
— Тем не менее, как бы это ни печалило нас, как бы глубоко мы ни хотели, чтобы это было не так, мы подошли к этому моменту, к этому решению. На том мы будем стоять, ибо мы не можем сделать ничего другого, и мы взываем к высшему суду Бога, который создал всех нас, стать судьёй между нами и истинными отцами коррупции.
IV
Королевский Дворец,
Город Теллесберг,
Королевство Черис
Мерлин Атравес стоял прямо в дверях палаты Совета, одетый в чёрные и золотые цвета Черисийской Королевской Гвардии, и смотрел на молодого человека, пристально глядящего сквозь окно на набережную Теллесберга, на последний дождевой фронт, который шёл на город, пересекая бухту Хауэлл. Молодой человек, о котором шла речь, был тёмноволосым, тёмноглазым, и высоким, как для жителя планеты Сэйфхолд, так и для королевства Черис. Ему едва исполнилось двадцать три года, что составляло всего двадцать один год по времени планеты, на которой (хотя он и не знал об этом) в действительности возник в ходе эволюции его биологический вид. Это делало его слишком молодым, чтобы носить золотую цепь с изумрудами, сверкающими зелёным огнём, которая была символом королевского достоинства.
Многие люди, несомненно, были бы поражены тем фактом, что несмотря на свою молодость, он уже имел мощное телосложение, и имел ясное понимание того, что нужно делать. Другие отметили бы неуёмную энергию, которая направила его к окну после двух часов обсуждения и планирования. — «Они могли бы спутать это беспокойство со скукой или отсутствием интереса… но только пока они не увидели его глаза», — подумал Мерлин. Эти глаза уже не были такими молодыми, как когда-то, и рот под ними был тоньше, более свойственный человеку заметно старшему — мудрее, жёстче и безжалостнее — чем в его годы.