Ч. АЙТМАТОВ. Уважаемые товарищи! Видимо, каждый из нас, выходя на эту трибуну, намерен сообщить нечто важное, с его точки зрения, нужное для работы съезда, в смысле каких-то конкретных, насущных задач. Позвольте и мне высказаться по отдельным вопросам литературы, которые, как я надеюсь, могли бы заслужить ваше внимание.
О чем хотелось бы сказать? Да, наверное, о том, о чем душа болит… Когда речь идет о писательском художественном творчестве, то имеется в виду прежде всего умение, вернее сказать, мастерство изображать жизнь, дела и судьбы людей таким образом, что это становится предметом раздумий и душевных переживаний читателя. Мысли и чувства, вызываемые прочитанным произведением, могут быть очень различного свойства и очень сложного диапазона — от восторга, воодушевления и радости, от готовности следовать прекрасным идеалам людей, даже ценой своей жизни, до глубочайшего горя и страданий, до сомнений в человеке и в его справедливости на земле.
Все это может литература. Все это ее право и призвание. И когда это случается, когда книга захватывает читателя, пробуждая его совесть и сознание, потрясая его сердце картинами прекрасного или, напротив, безобразного в жизни, заставляя его пристальней вглядеться в себя и окружающую среду, мы говорим — это сила искусства!
И в этом суть. Если произведение не в состоянии душевно взволновать читателя, обогатить его эстетический мир, отточить его отношение к добру и злу, то, что бы там ни говорилось, какие бы архиполезные и архиважные вещи ни высказывались, какие бы темы и проблемы ни ставились, это не есть настоящее искусство. Нельзя пренебрегать этим законом искусства, так же как нельзя пренебрегать законом всемирного тяготения. Закон есть всюду закон. Разница лишь в том, что предметом исследования лирики является такое странное, непостижимое и великое существо, каким был и остался человек. Нет универсальной формулы лирики, но художник обязан каждый раз выводить новую формулу человеческих взаимоотношений, исходя из живой реальности и своего воображения, раскрывающего глубины этой реальной действительности.
Но как все это сделать? Каким образом созданы были те немеркнущие творения литературы, покоряющие умы и сердца людей из поколения в поколение?
Здесь мы сталкиваемся с вечной проблемой художественного творчества, с проблемой, которую, как мне думается, мы недооцениваем и которой мы уделяем явно недостаточное внимание.
Давайте обратимся к практике нашей литературной жизни. Как известно, содержание и форма есть две категории, составляющие в единстве своем сущность произведения искусства. Нельзя отделить одно от другого без ущерба целостности, выразительности, действенности литературы. Не противопоставляя одно другому, я хотел бы здесь подчеркнуть особое значение формы, как выражения таланта художника, как индивидуального свойства его мастерства, умения так рассказать о человеке, о событии, об истории и современности, чтобы это стало эстетическим и нравственным опытом читателя, приобретенным им на своем веку. Самые наиважнейшие темы литературы могут оставить читателя равнодушным, если содержание не в ладах с формой, иначе говоря, говоря языком повседневности, если книга написана бездарно, стереотипно, а порой и пошло, то, что принято называть посредственностью.
Наша самая большая беда в литературе — это обилие посредственности, той обманчивой видимости, когда пены больше, чем живой воды. Но мне что-то трудно припомнить, чтобы мы имели серьезный творческий разговор на этот счет в большой писательской среде. У нас как бы руки не доходят до этого. В самом деле, на многочисленных встречах, собраниях, конференциях, в центре и на периферии, на всех малых и больших форумах, где ведется речь о современной литературе, разговор о проблемах художественного мастерства оставляется на самую последнюю очередь, говорят об этом скороговоркой, впопыхах, а то и просто забывают.
То же самое можно сказать о критической мысли на страницах специальных и общих изданий, в периодической печати и радиопередачах. И особенно это касается издательского рецензирования и редактуры — первоисточника выхода в свет многих бескровных, немощных произведений.
Проблема художественного мастерства нас как бы мало интересует, создается странное впечатление, что в повседневной работе мы больше заняты окололитературными рассуждениями, нежели анализом самой конкретной литературы. Мы больше агитируем друг друга, призывая писать высокохудожественные вещи, но мало что делаем практически, чтобы судить о литераторе прежде всего как о мастере слова и образа, как о творце, как об артистической личности в своем искусстве.