Между тем время шло, солнце стало заходить, возвещая о конце этого прекрасного дня и о том, что пора возвращаться в город. Мы отправляемся в путь, но на вершине холма нас окружают деревенские парни и осыпают нас бранью. Я шел между Эдмэ и ее сестрой — я им помогал взбираться на холм; один из парней подкрался ко мне сзади и ударил меня по затылку. Я не драчун, но задира всегда получает у меня сдачи. Я тихонько высвободил руку, которой поддерживал Эдмэ, и стал взглядом искать негодяя; я не собирался сильно отлупить его; я только схватил его за руку, встряхнул и отбросил на несколько шагов, на траву, у края дороги; он с трудом встал, но его так шатало, что он опять упал и покатился под откос при воплях двух тысяч свидетелей. Товарищи вздумали было отомстить за него; тут я заметил, как милая Эдмэ встревожилась за меня, она стала ласково уговаривать их и чуть не плакала. Я улыбался, видя, как она напугана, и не могу выразить, как мне это было приятно... Мужланы находились под хмельком, поэтому нам с Луазо нетрудно было всех их, одного за другим, отправить вслед за их товарищем. Так мы от них избавились, после чего спокойно продолжали путь.
Но подумай только — до чего я бестолков! Придя в город, мы с Эдмэ потеряли друг друга в толпе (а может быть, это проделка ее сестры, так как она что-то в этом духе шепнула Эдмэ). А я не догадался спросить, где они живут, и теперь не знаю, как мне разыскать мою очаровательную брюнетку; впрочем, город не так уж велик. Тьенетта долго подтрунивала над моей оплошностью, а Луазо очень одобрил мой вкус (он думал, что я справился насчет адреса); он находит, что девушка столь же скромна, сколь и красива. Его возлюбленная также рассыпалась в похвалах, а потом они взглянули один на другого... Право же, они очень любят друг дружку... Я знал это, но теперь, после встречи с Эдмэ, я понимаю, как они должны быть счастливы.
ПИСЬМО XIII
8 сентября, день пресвятой Девы
Пишу тебе эти строки в ответ на твое большое письмо, любезный Эдмон. Читая его, я сначала прямо-таки окаменел. Боже ты мой! Ну и мадемуазель Манон! Да это просто змея какая-то (если предположить, как ты сам говоришь, что это была она)! А в этом случае об ней и думать нечего — как о выеденном яйце. А я ведь вообразил, что она для тебя подходящая; а она, видно, ничтожество из ничтожеств; все же надо еще проверить, прежде чем сказать ей окончательно abrenuntio Satana[7] (как говорят при крещении). А что ни толкуй, Тьенетта мне не по душе; когда поступаешь честно, так нечего прятаться; тут что-то кроется. А что до прелестной Эдмэ, о которой ты много говоришь, то, друг любезный, это меня не так радует, как я радовался, когда речь шла о мадемуазель Манон; не привязывайся к ней, не разузнав хорошенько, кто она такая. Надобно метить в положительное, — таково мое мнение. Поэтому, если она дочь почтенных родителей и если имеются виды на приданое — я буду на твоей стороне, в противном же случае: nescio vos[8]. Ты не торопись; ухаживай, как ухаживают у нас — года три-четыре ведут знакомство прежде чем пожениться и за это время не очень-то сближаются; беседуют больше с родителями, чем с девушкой; оно и хорошо; у старших учатся вести хозяйство, слушаются их советов. А молодежь между собою одни глупости болтает. Скажу тебе, что поговаривают о том, чтобы нас с Мари-Жанной нынешней зимой поженить, — положимся на волю моих и ее родителей. Мне думается, что у меня будет милая и честная жена, поэтому я доволен. Юрсюль время от времени заговаривает с матушкой о том, чтобы отправиться к тебе, но я этого не советую; твое положение не кажется мне теперь твердым и определенным. Драка в Во мне не нравится, тут отдает шалопайством. У нас в таких случаях разумные люди объясняются, а не спускают друг дружку под гору — а вдруг ты их ранил бы и они притянули тебя к суду!.. Дело пустячное, а шуму много. У нас сказали бы: «Эдмон Р*** подрался с пьяными; сам, видно, был под мухой». Хороша честь! Но, чтобы не закончить письмо сердитыми словами, попрошу матушку добавить несколько слов.