Ланселот сказал брезгливым голосом:
– И достаточно неприятный, как догадываюсь. Но вряд ли бароны спрашивали позволения пройти через эту дверь.
Он выпрямился, холодный и надменный настолько, что я даже восхитился этой смеси наглости и высокомерия. Копье отлетело от небрежного взмаха рыцарской длани, страж едва не улетел вместе с ним. Ланселот пнул дверь ногой, створки распахнулись.
Глава 2
Яркий радостный свет ударил по глазам. Мы с Совнаролом вдвинулись вслед за Бернардом, Рудольфом и Асмером. Ланселот остановился на два шага впереди, правая рука все еще на рукояти меча, шлем картинно на согнутой левой, глаза бесстрастно охватывают всю картину. Створки за спиной поспешно захлопнулись.
Сотни больших свечей заливают зал ярким светом. На стенах в медных чашах расплескивают огонь светильники, мне даже показалось, что в зале натуральный электрический свет, настолько все ярко и светло. Из высоких витражных окон падает свет утреннего солнца. Преломляясь в цветных стеклах, багровый свет обрел радостные пурпурные и оранжевые оттенки, и весь зал показался мне залитым натуральным солнечным светом полдня.
Я засмотрелся на огромный массивный трон с очень высокой спинкой. Сам трон – на особом постаменте, застеленном красным сукном, высокая спинка кресла-трона защищает от ударов ножом в спину, а с боков своими телами закрывают, хотя и невольно, двое в креслах пониже, поскромнее и с простыми резными спинками. Справа – ослепительно красивая женщина, я видел ее в день прибытия во дворец… королева Шартреза, а по другую сторону – громадный воин с суровым лицом, правая сторона испещрена шрамами, брови – каменные уступы, глаза недоверчивые. Этого тоже видел, Беольдр, двоюродный брат короля, щит и меч, лучший полководец, храбрый и жестокий воин, который, как здесь водится, первым в бой, последним из боя…
Асмер зыркал по сторонам, он тоже, как и я, искал глазами принцессу, все-таки плоть и кровь короля Шарлегайла, она ближе королю, чем Беольдр и тем более новая королева, но все три кресла заняты, а четвертого нет.
В трех шагах перед королем стоят трое, и я сразу понял, что мы все, включая Ланселота и принцессу, всего лишь одна из новостей дня, но даже не новость недели. И что эти трое намного важнее, чем даже принцесса, собственная дочь.
Их важность ощутил даже я, от всех троих струится властность, сила, как сила характеров, так и мышц. Но только один из них гигант, то есть почти мне вровень, остальные двое ему разве что до плеча, но я всеми фибрами и нейронами чувствовал их свирепость и неукротимость в битвах, жестокость и целеустремленность, властность, нежелание отступать и умение добиваться цели. Да, это все еще тот мир, когда во главе те, кто мечом ли, коварством или как-то иначе, но сам завоевал себе баронство и сам правит им, не передоверяя управляющим, не погрязая в неге, роскоши, утехах.
Король из-под опущенных вроде бы в усталости век внимательно рассматривает всех троих. Гигант – понятно, этот добился земель мечом, мечом и правит, второй – крепко сбитый невысокий мужчина средних лет, выглядит ветераном многих битв, но уже не солдат, этот правит не силой своего меча, а видом своих мечей – у него наверняка неплохая армия, пусть маленькая, но вымуштрованная и хорошо вооруженная. Третий смотрится чересчур безобидным, прямо мотылек, даже волосы красиво завил, а одежда роскошная до неприличия. Но если он – владетельный барон, то за этим кроется сила и только сила. Никакое право пока что не действует, если оно не подкреплено силой. Впрочем, разве так только в этом мире?
Нарочито или нет, но трон стоит так, что узкий косой луч падает через простое окно прямо на сиденье и на короля, заливая все золотистым светом. Все медные или золотые бляшки на троне блестят, как и все металлические застежки и заклепки на одежде короля, но сильнее всех, просто нестерпимо ярко блистает золотая корона и в ней – драгоценные камни.
Король восседал гордо, надменно, огромный, все еще могучий, хотя седой до последнего волоска, лицо испещрено не столько шрамами, сколько морщинами. Я сразу представил его в молодости огромным мускулистым Шварценеггером, что с мечом в руке отвоевал эти земли, силой заставил подневольных крестьян выстроить замок, обнести высокой крепостной стеной, а потом позволил выжившим плодиться и размножаться, крепкой рукой ограждая их от набегов соседей. Постепенно забылись его жестокость, свирепость, казни, остался суровый, но справедливый правитель, что печется о благе простого народа…
Да и как не печься, подумал я. Это же то стадо, с которого стрижешь шерсть, получаешь молоко и мясо. Чем стадо здоровее…