Как-то раз трое из моих собеседников явились ко мне и объявили, что пришли ко мне с предложением снарядить корабль в Гвинею. Вопрос был в том, соглашусь ли я поступить к ним на судно в качестве судового приказчика.
Для меня помышлять о подобном путешествии было величайшим безрассудством. Но мне на роду было написано стать виновником собственной гибели. И я отвечал плантаторам, что с радостью поеду в Гвинею, если в моё отсутствие они возьмут на себя присмотр за моим имуществом и распорядятся им по моим указаниям в случае, если я не вернусь. Они торжественно обещали мне это, скрепив наш договор письменным обязательством, я же, со своей стороны, сделал формальное завещание на случай моей смерти: свою плантацию и движимое имущество я отказывал португальскому капитану, который спас мне жизнь, но с оговоркой, чтобы он взял себе только половину моей движимости, а остальное отослал в Англию.
Итак, корабль был снаряжён, нагружен подходящим товаром, и всё устроено по взаимному соглашению участников экспедиции. В недобрый час, 1 сентября 1659 года, я взошёл на корабль. Это был тот самый день, в который восемь лет тому назад я убежал от отца и матери в Гулле и так неразумно распорядился своею судьбой. В тот же день мы снялись с якоря. Всё время, покуда мы держались наших берегов, стояла прекрасная погода, было только чересчур жарко. После двенадцатидневного плавания мы пересекли экватор, когда на нас неожиданно налетел жестокий шквал. Это был настоящий ураган. Он налетел с такою ужасающей силой, что в течение двенадцати дней мы могли только носиться по ветру и, отдавшись на волю судьбы, плыть, куда нас гнала ярость стихий. Нечего и говорить, что все эти двенадцать дней я ежечасно ожидал смерти, да и никто на корабле не чаял остаться в живых.
Однажды ранним утром, когда ветер всё ещё не сдавал, – один из матросов крикнул: «Земля!» – но не успели мы выскочить из каюты, как судно село на мель. В тот же миг от внезапной остановки вода хлынула на палубу с такой силой, что мы уже считали себя погибшими: стремглав бросились мы вниз в закрытые помещения, где и укрылись от брызг и пены. Мы сидели, глядя друг на друга и ежеминутно ожидая смерти. Единственным нашим утешением было то, что, вопреки всем ожиданиям, судно было всё ещё цело, и капитан сказал, что ветер начинает стихать.
Но корабль так основательно сел на мель, что нечего было и думать сдвинуть его с места, и в этом отчаянном положении нам оставалось только позаботиться о спасении нашей жизни какой угодно ценой. У нас были две шлюпки; одна висела за кормой, но во время шторма её разбило. Оставалась другая шлюпка, но как спустить её на воду? Задача казалась неразрешимой. А между тем нельзя было мешкать: корабль мог каждую минуту расколоться надвое.
В этот критический момент помощник капитана с помощью остальных членов экипажа перебросил шлюпку через борт; мы все, одиннадцать человек, вошли в неё, отчалили и отдались на волю бушующих волн. Хотя шторм значительно поулёгся, всё-таки на берег набегали страшные валы.
Наше положение было поистине плачевно: мы ясно видели, что шлюпка не выдержит такого волнения и что мы неизбежно потонем. Мы гребли к берегу с тяжёлым сердцем: мы отлично знали, что как только шлюпка подойдёт ближе к земле, её разнесёт прибоем на тысячу кусков. И подгоняемые ветром и течением, мы налегли на вёсла, собственноручно приближая момент нашей гибели.
Когда нас отнесло мили на четыре от застрявшего корабля, огромный вал величиной с гору неожиданно набежал с кормы на нашу шлюпку и в один миг опрокинул её. Мы очутились под водой, далеко и от шлюпки, и друг от друга.
Ничем не выразить смятения в моих мыслях, когда я погрузился в воду. Я отлично плаваю, но я не мог вынырнуть на поверхность и набрать в грудь воздуху, пока подхватившая меня волна, пронеся изрядное расстояние по направлению к берегу, не разбилась и не отхлынула назад, оставив меня на мелком месте, полумёртвого от воды, которой я нахлебался. Я поднялся на ноги и опрометью пустился бежать в надежде достичь берега прежде, чем нахлынет и подхватит меня другая волна, но скоро увидел, что мне от неё не уйти: море шло горой и догоняло, как разъярённый враг, бороться с которым у меня не было ни сил, ни средств. Мне оставалось только, задержав дыхание, нырнуть и плыть к берегу, насколько хватит сил. Главной моей заботой было справиться с новой волной так, чтобы, поднеся меня ещё ближе к берегу, она не увлекла меня в своём обратном движении к морю.
Вновь набежавшая волна подхватила меня и долго с неимоверной силой и быстротой несла к берегу. Я задержал дыхание и поплыл по течению, изо всех сил помогая ему. Я уже почти задыхался, как вдруг почувствовал, что поднимаюсь кверху; вскоре мои руки и голова оказались над водой, и хотя я мог продержаться на поверхности не больше двух секунд, всё же успел перевести дух, и это придало мне силы. Меня снова захлестнуло, но на этот раз я пробыл под водой не так долго. Когда волна разбилась и пошла назад, я не дал ей увлечь себя обратно и скоро почувствовал под ногами дно. Я простоял несколько секунд, чтобы отдышаться и, собрав остаток сил, снова опрометью пустился бежать к берегу. Но и в этот раз я ещё не ушёл от ярости моря: ещё дважды оно меня нагоняло, подхватывало волной и несло всё вперёд и вперёд.