— Римская сторона выслушала решение свободного города Карфагена! Мне очень жаль, что не все наши требованию удовлетворены! Так в частности, отклонено требование сдачи Сардинии и Корсики, требование о выдаче наших предателей! — Гай Луций Катулл сделал паузу, которая напрягла обе делегации, от его слова зависело сейчас продолжиться ли война или наступит долгожданный мир. В воздухе висела такая тишина, что даже звук пролетающей мухи, стал совершенно отчётливо слышен. Катулл замер в раздумье на минуту, — Но в целом, наши условия приняты! — продолжил он свою речь, — и сумма контрибуции, вполне компенсирует те условия, что не приняты вашей стороной! Я, консул Римской республики, своей властью, данной мне моим народом и Сенатом Республики, принимаю условия свободного города Карфагена и объявляю мир между нашими народами!
Это объявление консула, было встречено очень большим одобрением обеих сторон. Атмосфера недоверия друг к другу, которая, как критически натянутая струна, присутствовала на протяжении всех длительных переговоров, за крепость оных не ручалась ни одна из сторон, наконец, ослабла, рассыпалась, просветлела и рассеялась! Греки Гераклеи, тут же распорядились накрыть столы для торжественной трапезы, по поводы успешного заключения мира. Трапеза прошла в спокойной дружеской обстановке с обеих сторон. Заключённый сегодня мир был нужен обеим сторонам. Только все заметили, что Гай Катулл и Гамилькар, уединившись в стороне, серьёзно и долго о чём-то беседовали…
К вечеру, обе делегации покинули город. Каждая направилась в свою сторону, в свои пределы, пока ещё разделённые провинции острова…
Глава 4
Полночь. В небе висит полная луна, освещая рассеянным светом пустынную дорогу… Дорога, петляя среди раскидистых деревьев, ведёт к открытым, плодородным полям, которые раньше, совсем недавно вытаптывались вооружённой многочисленной конницей воюющих армий. Но теперь, эти поля колосятся пшеничной нивой и тянутся своими колышущимися колосьями, к самому городу. Город, по виду тоже не обошли военные действия, часть кладки крепостной стены, выложена совсем недавно! По ней совсем нетрудно определить ширину разрушенного проёма в оборонительной стене. Но крепостные башни въездной, входной группы строений ворот совершенно не пострадали в боевых действиях и дорога, устав петлять меж нив, вырывается на финишную прямую примерно за четыре стадия перед ними. Если присмотреться с высокой башни ворот, то на дороге заметен шлейф пыли, плохо различимый при лунном свете. Но с течением нескольких минут, уже становится слышен в спокойном, не шевелящемся ночном воздухе, стук и топот копыт, несущихся во весь опор всадников… Численность приближающихся всадников, примерно, с дюжину… Они несутся, явно неся какую-то весть. Но какую? Война ведь кончилась…
Всадники приближаются к городским виноградникам… и проносятся в них один за другим, скрываясь меж рядов лозы… и от этого кажутся жуткими ночными созданиями… На головах у них набраны какие-то замысловатые капюшоны, по виду которых можно сразу определить, что эти люди прибыли издалека, может быть даже из-за моря… Наконец, эти укутанные в зеленные тёмные плащи всадники останавливаются у ворот города…
— По какому вопросу, в такой поздний час, вы пытаетесь проникнуть в город? — Спрашивает стражник города, смотря на них сверху вниз, с крепостной стены.
— Мы прибыли к Наместнику Римской республики, Дециму Скрофе, по делу римского народа! Вот атрибуты проезда! — Первый всадник откидывает пыльный капюшон, обнажая длинные белокурые волосы.
Всадник спешивается и подходит к верёвке, спущенной сверху. Верёвка, после того, как к ней привязывают дорожную тубу, уползает наверх, унося подвешенное… Всадник ждёт… Через короткое время слышен лязг железа и скрип петель тяжёлых ворот… Ворота приоткрываются и из их открывшегося проёма выходит высокий, статный, мощный греческий гоплит, исполняющий обязанности старшего стражи.
— Вот возьмите! — отдаёт он назад, раннее привязанную и поднятую на стену, тубу, — Наместник ждёт! Он предупредил нас о вашем появлении! Пропустить!
Последние слова он произносит своей страже.
Человек с белокурыми волосами снова садится на лошадь, и конная кавалькада устремляется в открывшийся створ ворот, продолжая свой путь. Вскоре темень улочек поглощает их… Ворота, медленно, со скрипом закрываются, цепь грохочет, наматываясь на огромный, деревянный барабан, который крутит караул, толкая за толстые, дубовые рычаги. Наконец, все затихает. Воины внутри городских строений ворот, что-то ещё делают у запоров створок ворот и поговорив о чём-то со старшим дозора, уходят внутрь башни… У ворот остаётся один высокий гоплит. Он поворачивается и идёт не внутрь башни, а по улочке, внутрь города… Пройдя два каменных длинных палисадника, он сворачивает вправо… На какое-то время, он исчезает из нашего вида совсем, растворившись в ночном сумраке, но вот он, снова, появляется у освещённого двора довольно большого дома. Пройдя освещённый, висящей масляной лампой на его углу, участок, он снова пропадает в тени и сумраке ночи. Какое-то время, после его растворения во мраке… царит тишина… Вдруг, слышится стук в большую, бронзовую дверь дома, и мы видим нашего гоплита уже стоящего под светом небольшой лампы, горящей над входом в этот дом. Стук, произведённый им по двери не непроизвольный, а с периодичными… видимо смысловыми паузами… Это, без сомнения, есть какой-то тайный сигнал! Гоплит поднимает свой шлем на затылок, открывая из-под козырька забрала, лицо человека средних лет. Лампа освещает его длинные каштановые волосы, которые прядями опускаются на его мощные плечи. Не яркий свет лампы не определяет точно возраст самого человека? Но, совершенно, ясно, что его возраст не ограничивается 35 годами. Также хорошо заметно, что выглядит он молодо и привлекательно, хотя на лице ночного «посетителя» присутствуют несколько побелевших от времени небольших, совсем не обезображивающих его, шрамов. Фигура же гоплита безукоризненная — её атлетизм пропорционально граничит с сухой линией выносливости…