Для Амалии/Виолетты:
Четко формулировать задания письменно (с картами и изображениями целей). Устные поручения она интерпретирует… творчески.
Для всех:
При встрече — не препятствовать ее движению, громко объявлять о себе, быть готовым к мощным объятиям/хлопкам. Иметь при себе салфетки (на случай плевка/крови). Никогда не спрашивать о личной жизни.
Особое поручение Аманде:
Разработать особо прочный, легкий и немаркий состав для очистки ее доспехов/оружия от стойких загрязнений. И дезодорант для "Стаи".
Подпись:
*Летописец Элизабет, 7-й Круг Знания*
Печать Аспида с пометкой: "ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ. ХРАНИТЬ В АРСЕНАЛЕ ИЛИ НА ОХОТНИЧЬЕЙ ЗАСТАВЕ. При уничтожении — закопать глубоко в лесной чаще. Она почует подлог."
P.S. Графиня Кассандра представила в Совет шкуру "Свинкоящера" как доказательство успешного патрулирования границ. Совет Сестер постановил: выдать двойную премию "Стае", выделить средства на новое оружие и… срочно проветрить Тронный зал. Запах шкуры был признан "несовместимым с церемониальным пространством". Кассандра обижена: "Настоящая жизнь пахнет именно так!". Шкура украшает теперь ее заставу.
Бонусная глава. Кровь Сакуры
Место: Внутренний Додзё Дома Сакуры, Киото (Изнанка).
Время: Сумерки. Первые лепестки сакуры падали за окнами из черного дерева.
Воздух здесь был иным. Не как в Аспидиуме — тяжелый от яда, древней магии и безумия. Здесь витал запах старого дерева, воска, высушенных трав и… холодной стали. Гулкое безмолвие нарушал лишь тихий треск горящих благовоний и едва слышный шелест шелкового кимоно. Солнечный свет, пробиваясь сквозь бумажные ширмы сёдзи, рисовал длинные полосы на идеально отполированном полу из темного дерева. На стенах — свитки с каллиграфией, воспевающей мимолетность красоты и вечность долга. На алтаре — древняя катана в черных ножнах, лежащая на подставке из красного лака, как спящая змея.
В центре додзё, в безупречной позе сэйдза (сидя на коленях), застыл Господин Такеши Сакура. Глава Дома. Его лицо, скуластое и резкое, как горный кремень, было непроницаемой маской. Глаза, темные и глубокие, как колодцы без дна, смотрели не на коробку из черного лака с кроваво-красным знаком цветущей вишни, стоящую перед ним, а куда-то сквозь нее. Сквозь стены. Сквозь океан Изнанки — туда, где лежал Аспидиум.
Коробка была изысканной работы. Лак — зеркальный, знак — инкрустирован золотом и перламутром. Дар от «союзников» с Востока. От тех, кого он считал вассалами. От Вишневых.
Его рука, тонкая, с выступающими костяшками и коротко остриженными ногтями, поднялась с невозмутимой плавностью. Пальцы коснулись защелки. Тихий щелчок разрезал тишину, как лезвие. Крышка откинулась.
Внутри, на подушке из черного шелка, лежала голова Князя Станислава Вишнева.
Лицо застыло в вечной маске немого ужаса и непонимания. Рот полуоткрыт, заплывшие глазки выпучены. Запекшаяся кровь чернела на срезе шеи, контрастируя с бледностью кожи. Запах — сладковатый, тленный, едва перебиваемый благовониями — ударил в ноздри.
Такеши Сакура не дрогнул. Не моргнул. Его взгляд скользнул по знакомым чертам, по жирному подбородку, по дорогой ткани воротника камзола, залитого грязно-багровым. Ни тени отвращения, ни гнева. Только… холодное, безграничное презрение. К глупости. К слабости. К тому, что этот болван посмел носить имя, связанное с Сакурой.
— Они объявили нам войну. Да? Снова? — Его голос был тихим, как шелест падающего лепестка, но каждое слово падало на пол додзё с весом свинцовой гири. Он не спрашивал. Он констатировал. И в этом вопросе звучала тысячелетняя ярость рода, униженного когда-то, но не сломленного. Ярость, похороненная под слоями церемоний и дисциплины, но всегда готовая вспыхнуть, как пламя под пеплом.
Он медленно поднял взгляд от коробки. Не вперед. А в сторону. Туда, где у стены, в полосе закатного света, сидела в такой же безупречной позе сэйдза его дочь.
Аяме Сакура.
Ее красота была оружием, отточенным так же тщательно, как катана на алтаре. Она казалась воплощением самой сакуры — хрупкой и смертоносной. Лицо — совершенный овал, кожа — безупречного фарфорового оттенка, гладкая, как лепесток. Черные волосы, темнее ночи, были убраны в высокий, строгий пучок симада, обнажая длинную, изящную шею. Одна-единственная шпилька из черного дерева с крошечным цветком сакуры из розового кварца вонзалась в пучок — единственное украшение, и оно говорило о ее статусе больше, чем любые драгоценности.