В мирное время в России в 60–70-х гг. XIX в. большая часть зарубежной торговли шла через порты Балтики и Черного моря (до 70 %), а остальная часть приходилась на гужевой и железнодорожный транспорт. Однако с началом войны с Англией торговые пути на Балтийском и Черном морях противник мог легко прервать, как это случилось в ходе Крымской войны. И есть ли декларация, нет ли ее, русская морская торговля сводилась к нулю. Причем следует заметить, что с развитием железнодорожного транспорта при наличии больших сухопутных границ России, любая морская блокада ее неэффективна и может привести лишь к небольшому росту цен, и то, когда перевозка по железной дороге дороже, чем по морю.
Для любого островного государства (Англии, Японии и др.) эффективная морская блокада равносильна гибели. Вспомним, какой ущерб экономике Страны восходящего солнца нанесла в 1944–1945 гг. блокада японских островов американским флотом. И решающую роль в блокаде Японии сыграло не столько количественное и качественное превосходство флота США, сколько метод ведения крейсерской войны.
Представим себе фантастический вариант — американские корабли и подводные лодки в 1942 г. получили приказ вести крейсерскую войну в строгом соответствии с парижской Декларацией 1856 г. Американские крейсера и эсминцы должны были останавливаться, спускать шлюпки, сажать на них призовые партии, которые должны были осматривать японские транспорты. Подводные лодки, естественно, должны были еще и всплывать. Вся процедура занимала бы несколько часов. При таком методе ведения войны американцы в минимальном варианте понесли бы в 1941–1945 гг. вдвое большие потери, а в максимальном — проиграли бы войну.
На самом же деле командующий американским подводным флотом адмирал Локвуд отдал приказ — «Sink them all!» («Топи их всех!»). И американские подводные лодки выполняли его в буквальном смысле, т. е. топили любое судно в любом районе Тихого океана, где по их сведениям не было американских судов. Так были без предупреждения потоплены многие десятки нейтральных судов, включая и советские. В отдельных случаях это происходило вблизи наших берегов. Так, подводная лодка SS-281 6 июня 1944 г. потопила советский пароход «Обь» в Охотском море у западного (!) берега Камчатки.
Замечу, что после войны американцы не только не извинились перед владельцами нейтральных судов, но тот же Локвуд набрался нахальства и выпустил свои мемуары под названием «Sink them all!» («Топи их всех!»).
Подписав парижскую Декларацию о крейсерской войне, Россия сделала большой подарок Англии, существенно сузив возможности действий собственного флота и к тому же лишив русских дипломатов весомых козырей в переговорах.
Русский крейсер в отдаленных районах Тихого или Индийского океана еще мог себе позволить роскошь обыскать британское судно со всеми формальностями. Но в водах у берегов Европы, перенасыщенных английскими военными кораблями, подобный метод означал смертельный риск для нашего крейсера. Чтобы свести этот риск к минимуму, крейсер должен был без предупреждения атаковать и потопить судно противника, и немедленно уходить на полном ходу, не принимая никаких мер к спасению экипажа потопленного корабля. В море крейсер в целях маскировки должен был постоянно менять флаг, устанавливать на палубе фальшивые надстройки, мачты, дымовые трубы и т. д., т. е. делать то, что делали германские рейдеры в 1914–1918 и 1939–1943 гг.
Если бы у русских моряков были развязаны руки, то «владычице морей» стало бы накладно не только воевать с Россией, но и даже шантажировать ее, искусственно создавая кризисные состояния на грани войны. При действии Декларации, отправляясь в плавание в ходе очередного русско-британского кризиса, матросы и пассажиры английских судов ожидали в самом худшем случае, что их пересадят в теплые каюты русского крейсера, а затем высадят в нейтральном порту. Совсем другое дело проснуться от взрывов снарядов и торпед, а затем искупаться в ледяной воде Атлантики. Степень риска совсем другая, и убытки от отказов на перевозку пассажиров и грузов, возрастание стоимости фрахты, страховок вполне могли привести к краху британских судоходных компаний и без объявления войны.
В заключение стоит заметить, что парижскую Декларацию о крейсерской войне не подписали Соединенные Штаты Америки, Испания, Мексика, а позже к ней так и не присоединилась Япония.
Правительство Соединенных Штатов заявило, что уничтожение каперства может быть выгодно лишь для державы, обладающей сильным военным флотом, и ни одна нация, сколько-нибудь уважающая себя, не может никому позволять определять или как-либо иначе ограничивать характер ее вооружений. И государство, не обладающее достаточно мощным военным флотом, имеет полное право прибегнуть к выдаче каперских свидетельств, чтобы нанести неприятельской морской торговле тот вред, который терпит ее собственная торговля от крейсеров противника, что неизбежно, раз частная собственность на море не признается неприкосновенной.
Глава 4. Русский флот выходит в океан
В 1853–1860 гг. в истории русского флота произошло несколько вроде бы взаимоисключающих друг друга событий. В ходе позорно проигранной Крымской войны русский флот с блеском выиграл одно сражение (Синопское), и не проиграл ни одного. Мало того, союзным флотам не удалось потопить ни одного русского корабля. В ходе нападений в 1854–1855 гг. на Свеаборг на Балтике и Петропавловск на Тихом океане русские корабли совместно с береговой артиллерией успешно отразили нападения англо-французов и, можно сказать, выиграли эти сражения по очкам (с обеих сторон не было потоплено ни одного корабля).
Но к концу войны Россия осталась без флота, а еще через два года русские корабли вышли в океан. Дело в том, что к началу войны Россия опоздала со строительством парового флота, и наши парусные корабли не могли противостоять паровым кораблям союзников в бою в открытом море. Советские историки сводили все к косности царского правительства и непониманию им роли парового флота. На самом же деле Николай I и его адмиралы, пусть не очень хорошо, но все понимали.
Еще осенью 1852 г. адмирал Лазарев представил в Петербург планы и сметы для строительства Севастопольского пароходного завода. В начале апреля 1853 г. Николай I утвердил план строительства на Черном море шести 120-пушечных линейных кораблей. Два таких корабля, «Босфор» и «Цесаревич», были заложены в 1853 г. в Николаеве. Начато было строительство новых и переделка старых линейных кораблей в паровые и на Балтике.
Однако медлительность бюрократической машины и неготовность отечественной промышленности к изготовлению мощных паровых машин затормозили создание парового флота. В итоге к началу 1854 г. на Балтийском флоте имелся только один винтовой фрегат «Полкан» и десять пароходофрегатов, а на Черноморском флоте — только шесть пароходофрегатов.
Пароходофрегатами в России называли большие колесные пароходы, вооруженные несколькими (6–18) пушками, обычно крупного калибра.
Для сравнения скажу, что в июне 1855 г. крепость Свеаборг была атакована английской эскадрой из восьми линейных кораблей (от 131 до 51 пушек), двух винтовых фрегатов (34 и 20 пушек) и восьми колесных пароходов; и французской эскадрой в составе трех винтовых линейных кораблей (100–90 пушек), винтового корвета, а также нескольких десятков канонерских лодок.
Суда союзников по конструкции и огневой мощи мало отличались от русских кораблей соответствующего ранга, но имели паровые машины с винтовыми движителями. Практически это были те же парусные линейные корабли и фрегаты, в которые были встроены паровые машины. В сражении в открытом море парусные корабли становились легкой добычей равного по силе парового корабля. Пароход мог просто зайти с кормы или с носа и продольным огнем разнести противника. Отсутствие паровых кораблей вынудило русское командование держать флот в базах.
Огромный вред нанес и застой военной мысли во времена Николая I. Вспомним, как при Петре русские солдаты на лодках брали на абордаж шведские суда. А в 1854–1855 гг. и на Черноморском, и на Балтийском флотах имелись десятки малых пароходов, не уступавших по скорости хода британским линейным кораблям и фрегатам. Эти малые пароходы и паровые катера можно было оснастить шестовыми минами или переделать в брандеры. От выхода из Севастопольской бухты до стоянки французского флота в Камышовой бухте — около пяти верст, до Балаклавы, где стоял британский флот, — около сорока верст, т. е. ходу 30–40 минут и 2–2,5 часа соответственно. Обе гавани имеют небольшие размеры, союзные суда (боевые и многочисленные транспорты) стояли скученно. Ворвись туда пара пароходов-брандеров, и все заполыхало бы любо-дорого, почище Чесмы. Увы, русские адмиралы и не помышляли о ночных атаках, активных минных постановках и диверсиях в портах неприятеля.