Точнее так – он был уверен, что фризы практически наверняка побегут, сломав строй его и так невеликого хирда! Потому лучше уж пятиться медленно, под отчаянные крики херсиров – поносящих последними словами сбивающих ногу дружинников…
Вместе со всеми воинами пятился и Рюрик – пристально вглядывающийся вперед и ожидающий, что даны вот-вот оторвутся от преследования бегущих саксов и накинутся на их дружину. От внутреннего напряжения у него даже пальцы вспотели на правой руке, отчего княжичу пришлось попеременно менять хват на древке сулицы… Но хирдманам Харальда Клака крупно повезло – их отступление скрыли еще не рассеявшиеся с западной, «закатной» стороны сумерки. А отблески пожара, охватившего лагерь саксов там, где стояли их шатры и палатки, не успели дотянуться до медленно пятящегося к спасительному лесу хирда… Даже наоборот – пламя, указывающее данам направление бегства саксонских ополченцев, одновременно с тем словно бы ослепило северян.
Ибо в густых сумерках за границей полосы света они уже не могли ничего разглядеть!
Так закончилась битва с данами на бродах через Эйдер, спровоцированная Харальдом – но безнадежно проигранная франками и саксами, едва ли не впервые показавшими столь откровенную слабость в бою… А Рюрик, вместе со всеми пятившийся к спасительной чаще, вдруг поймал себя на отчетливой мысли – этого поражения франки «Ворону» точно не простят. Только-только стоит маркграфу опомниться и чуть прийти в себя, как он тотчас постарается всеми правдами и неправдами обвинить побратима в неуступчивости и упрямости на переговорах, приведших к битве. А уж если станет известно, что именно хирд Клака первым атаковал врага на северном берегу реки…
Да, Харальду этого точно не простят. И пусть побратима вряд ли лишат лена в Рустрингии (ведь кто еще сможет лучше организовать защиту побережья Фризии от тех же данов?) – но Людовик теперь уже точно не даст конунгу достаточно сильного войска для победы в честном бою.
А ведь без реальной, действительно существенной помощи императора франков Скьёльдунги так и не смогут вернуть себе Ютландию…
Глава 20.
Лето 829 года от Рождества Христова. Северное море, окрестности острова Виринген.
- Паруса наполняются ветром,
Бьем веслом о волну!
Доблесть – наш путь стать бессмертным!
Наш драккар не пойдет ко дну!
На ветру развевается знамя,
В щепки рубим данов щиты!
Над свеев драккаром поднимется пламя,
На корм рыбам пойдут враги!
Раз! Ударим мы в грудь мечами!
Два! Разрублен урманина шлем!
Ярл, грозно сверкнув очами,
Ведет гридмаров в бой…*
C тихи Сергея Воронина в редакции автора.
- Парус! Вижу парус!
Лихая песнь ободритов, будоражащая кровь воинов и помогающая им поймать ритм гребков, оборвалась после крика дозорного, замершего на носу судна – и указывающего рукой куда-то на северо-восток. Ну, еще бы… Рюрик перевел взгляд с дозорного на открытое море, мысленно прочертив прямую линию от его ладони в сторону водной глади – и тотчас разглядел на горизонте крошечную точку паруса. После чего невольно усмехнулся, обернувшись к мачте собственного корабля: в последние часы дул встречный ветер, так что ободриты не могли поставить парус и были вынуждены идти на веслах… Но теперь это обстоятельство обернулось в пользу воинов Рюрика – его легкий драккар с не шибко-то и высокими бортами тяжело заметить в море, коли последний идет не под парусом.
А потому, если с северо-востока следует враг – а Ютландия лежит именно на северо-востоке от Вирингена – то он еще не скоро заметит корабли славянского ярла…
Рюрик махнул рукой Збыславу, следующему на соседнем драккаре; его херсир коротко крикнул:
- Вижу!
Но после неожиданно добавил:
- Два вижу… Нет, три!
Ярл Вирингена (как нынче Рюрика именуют франки, передавшие ему собственный надел) заметно помрачнел, вновь обратив взгляд к границе водной и небесной тверди… Действительно, даже на столь большом расстоянии, что разделяет суда ободритов (и прочих варягов, нанятых сыном Годолюба) теперь можно различить паруса уже трех неизвестных судов. И учитывая сторону света, где показались последние, весьма высок риск набега очередного разбойного ярла…