Выбрать главу

Какой город обладает такой старой, сгорбившейся синагогой, с таким красивым священным ковчегом[1], с резными львами на нем, совсем похожими на птиц, если бы не длинные языки и рога, в которые они трубят! В этой старой синагоге, рассказывают старики, наши деды заперлись от Мазепы, будь проклято его имя! - сидели в ней три дня и три ночи в молитвенных облачениях и читали псалмы, чем спаслись от неминуемой смерти. Те же старики рассказывают, что старый раввин в свое время благословил эту синагогу, чтобы она не горела, - и она не горит, какой бы ни бушевал кругом пожар.

В каком еще городе вы найдете такую баню? Она стоит на косогоре у самой реки, и вода в ее колодце никогда не иссякнет. А река? Где еще в мире найдется река, в которой из поколения в поколение мальчишки-сорванцы купаются, плещутся без конца, учатся плавать, ловят мелкую рыбешку и проделывают фокусы - любо посмотреть! О старой бане, которая стоит на удивление всем, у стариков тоже есть что порассказать. В ней когда-то обнаружили повесившегося мужика. Он напился и повесился. Отсюда возник навет на евреев, будто они его повесили. Городу пришлось пострадать: в этой бане не то собирались высечь, не то в самом деле высекли самых почетных граждан. Я не хочу вникать в это, потому что не люблю печальных историй, даже если они относятся к давним временам...

Какой город обладает такой высокой горой, что ее вершина почти достигает облаков! А за горою, все это знают, зарыт клад еще со времен Хмельницкого. Сколько уж раз, рассказывают старики, принимались откапывать этот клад, но работу приходилось бросать, потому что натыкались на кости: руки, ноги и черепа людей в саванах. Очевидно, это были наши предки и, возможно, мученики... Кто знает!

В каком городе встретите вы таких почтенных обывателей? Они как будто не более чем мелкие лавочники и шинкари и живут, казалось бы, только благодаря крестьянину и один за счет другого, и тем не менее держатся всегда с достоинством; у каждого свой угол, своя семья, свое место в синагоге: у восточной стены или напротив нее - какая разница! И если кто-либо из них сам не очень знатен и не богат, то у него есть богатый или знатный родственник, о котором он твердит день и ночь, рассказывает такие чудеса, что голова кругом идет.

А какое здесь кладбище! Большое древнее кладбище, где большая часть могил заросла травой и даже неизвестно, есть ли в них человеческие кости! Об этом кладбище можно было бы, конечно, кое-что порассказать, и не такие уж веселые истории, я сказал бы даже весьма страшные истории, понятно, о прошлом, о давних временах, но к ночи не стоит вспоминать о кладбище...

Небольшой городишко эта Воронка, но красивый, полный прелести. Его можно пройти вдоль и поперек за полчаса, если вы, конечно, в силах это сделать и у вас есть ноги. Без железной дороги, без гавани, без шума, всего с двумя ярмарками в год: "Красные торги" и "Покров", придуманными специально для евреев, чтоб они могли поторговать и заработать кусок хлеба. Маленький, совсем маленький городишко, но зато полный таких удивительных историй и легенд, что они сами по себе могли бы составить целую книгу. Я знаю, истории и легенды вы любите, это для вас, собственно, главное... Но мы не можем ими заниматься, а должны строго придерживаться рамок биографии и, как водится, обязаны прежде всего познакомить вас с родителями героя, с его отцом и матерью. И будьте довольны, что я начинаю сразу с отца и матери, а не с прадедушки и прапрадедушки, как это делают другие биографы.

3

ОТЕЦ И МАТЬ

Воронковский богач и его разнообразные доходы. - Орава ребят. - Служанка Фрума властвует над нами. - Герой биографии - пересмешник и сорванец

Высокий человек с вечно озабоченным лицом, с широким, белым лбом, изрезанным морщинами, с редкой смеющейся бородкой; человек почтенный и богомольный, знаток талмуда, библии и древнееврейского языка, приверженец тальненского чудотворца и почитатель Maпy[2], Слонимского и Цедербаума[3], арбитр и советчик, отличающийся пытливым умом, шахматист, человек, знающий толк в жемчуге и брильянтах, - вот верный портрет отца нашего героя реб[4] Нохума Вевикова, который считался самым крупным богачом в городе.

Трудно сказать, каким состоянием мог, собственно, обладать такой богач, но дел у него было бесчисленное множество. Он был арендатором, поставлял свеклу на завод, держал земскую почту, торговал зерном, грузил берлины на Днепре, рубил лес, ставил скот на жмых. Однако кормил семью "мануфактурный магазин". Впрочем, это только одно название "мануфактурный магазин". Там была и галантерея, и бакалея, и овес, и сено, и домашние лекарства для крестьян и крестьянок, и скобяные товары.

Магазином отец не занимался. Здесь хозяйкой была мать - женщина деловитая, проворная, исключительно строгая со своими детьми. А детей было немало, - черноволосых, белокурых, рыжих, - больше дюжины, самых различных возрастов.

С детьми здесь особенно не носились, никто о них не мечтал; если бы они, не дай бог, и не явились на свет, то беда была бы тоже невелика. Но раз они уже есть, то тем лучше - кому они мешают! Пусть живут долгие годы!.. Кому удавалось выкарабкаться из оспы, кори и всех прочих напастей детского возраста, тот вырастал и отправлялся в хедер, сначала к Ноте-Лейбу - учителю для малышей, затем к учителю талмуда - Зораху. А кто не мог устоять против тысячеглазого ангела смерти, высматривающего младенцев, - тот отправлялся в свой срок туда, откуда не возвращаются. Тогда в доме справляли семидневный траур - завешивали зеркала, отец с матерью снимали ботинки, садились на пол и долго плакали... пока не переставали; затем произносили установленное: "Бог дал - бог взял", вытирали глаза, вставали с пола и забывали... Да иначе не могло быть в этой сутолоке, на этой ярмарке, где толкалось больше дюжины ребят, из которых старший, с пробивающейся бородкой, уже женился, а младшего еще не отняли от груди.

Большим искусством со стороны матери было вырастить эту ораву и справиться со всеми детскими болезнями. В обычное время на ребят сыпались пощечины, пинки, затрещины, но стоило кому-нибудь из них, упаси боже, заболеть, как мать не отходила от постели ни на миг. "О горе матери!" А как только ребенок выздоравливал и вставал на ноги, ему кричали: "В хедер, бездельник этакий, в хедер!"

В хедере учились все, начиная с четырех лет и... почти до самой свадьбы. Во всей этой ораве выделялся как самый большой сорванец средний сын, герой нашей биографии, Шолом, или полным титулом - Шолом сын Нохума Вевикова.

Нужно ему отдать справедливость - он слыл не таким уж скверным мальчишкой, этот Шолом, и учился лучше всех других детей, но оплеух, колотушек, пинков, розог, да минует вас такая беда, получал он тоже больше всех. Очевидно, он их заслуживал...

– Вот увидите, ничего хорошего из этого ребенка не выйдет! Это растет ничтожество из ничтожеств, своевольник, обжора, Иван Поперило, выкрест, выродок, черт знает что - хуже и не придумаешь!

Так аттестовала его служанка Фрума - рябая, кривая, но честная, преданная и очень бережливая прислуга. Она шлепала и колотила ребят, скупилась на еду, следила за тем, чтобы они были добрыми и благочестивыми, честными и чистыми перед богом и людьми. А так как мать, женщина деловая, была вечно занята в магазине, то служанка Фрума твердой рукой вела дом и "воспитывала" детей, как мать. Она их будила по утрам, умывала, причесывала, произносила с ними утреннюю молитву, хлестала по щекам, кормила, отводила в хедер, приводила домой, опять хлестала по щекам, кормила, читала с ними молитву перед отходом ко сну, снова хлестала по щекам и укладывала спать всех вместе, - пусть это вас не смущает, - в одну кровать. Сама она укладывалась у них в ногах.

вернуться

1

 Священный ковчег - шкаф, обычно разукрашенный резьбой и позолотой и установленный у восточной стены синагоги, в котором хранятся свитки торы, написанные на пергаменте.

вернуться

2

Maпy Авраам (1807 - 1867) - писатель, автор романов на древнееврейском языке. 

вернуться

3

Цедербаум А. О. (1816 - 1893) - журналист, писавший на древнееврейском языке; редактор газет "Гамейлиц" ("Защитник") на древнееврейском языке, "Идишес фолксблат" ("Еврейская народная газета") на еврейском языке и других изданий.

вернуться

4

Реб (в смысле "господин") - произносится (пишется) перед именем при обращении к старшему по возрасту (женатому) человеку или при обращении друг к другу пожилых людей.