— Тут что, никакой ЭВМ нет? — почти вежливо спросил я незнамо кого, и вошёл в белую палату, похожую на больничный лазарет с диваном, двумя креслами, прочей мебелью и широким прямоугольным окошком-иллюминатором в стене, за которым царила ночь, или, скорее, тьма беззвёздного космоса.
Никто мне не ответил, и я приступил к изучению окружавшей мебельной обстановки. Здесь тоже была дверь в «спальню», а из неё проходы в два помещения. В кухню со столом, парой стульев, буфетом от стены до стены, огромным холодильником. И в ванную, с её набором сантехнических удобств.
Закончив исследования объёмов, приступил к содержаниям. Представил, что нахожусь не в галактической гостинице, а у себя в голове, и начал шерстить коробочки. Открывал и захлопывал обратно все ящики, все дверцы комодов, встроенных шкафов, столов и прочих тумбочек.
Нашёл много знакомых вещей, но ещё больше незнакомых. Кстати, холодильник оказался не холодильником, а морозильником, полным замороженных упаковок то ли с мясом, то ли с овощами, а может с мороженым эскимо.
Все коробочки были яркими, пёстрыми, аппетитными. Лежали плотными рядами на трёх полках, но что за фрукты изображались на упаковках, было не ясно. Для меня, по крайней мере.
— Где ты? В туалете? — окликнул меня Пещерный.
— На кухне. Холодильник изучаю. Или это у вас ледник?
— После его обзовёшь, а сейчас шлем из шкафа возьми и на голову надень. К тёмному экрану подойди. Кое-что сделать нужно. Отрегулировать. Заодно пообщаемся.
— Это который в тумбочке? Сейчас напялю, — пообещал я и поспешил в зал.
То есть, в каюту со спальным местом, где нашёл нужный прибор, и водрузил его на голову, как когда-то третий Александр выварку деда Павла. Только напяленная мною посудина была белым шлемом с небольшим вырезом для лица
— Он же мне великоватый, — буркнул я, погрузившись по плечи в неведомое устройство.
— Ничего. Сейчас биотоки мозга с картотекой сверим, и всё. Кое-что мысленно представишь, а на экране сразу же проекция появится. Отрегулируем, и начнём беседу. Ты же не против? Или отдохнёшь сначала?
— Не против. Я долго в одном подземелье отдыхал, пока вспоминал, как, собственно, телепортация срабатывает. Так что, готов. Сейчас буду готов, — уточнил я и, усевшись на краешек дивана, недолго отдышался, чтобы хоть немного успокоиться перед первым в жизни измерением КУР – коэффициента умственного развития.
— Вот и хорошо. Начинаем! — скомандовал Пещерный, и окно в моей комнате включилось, как обыкновенный телевизор, правда, как-то мудрёно, начав показывать только светло-зелёную муть.
— Мать честная! Динозавровое окошко? Оно что, ожило? Или у вас такой прокисший космос? Может, солнце ваше так светит? — оторопел я от зелёной неожиданности и подошёл ближе к экрану.
— Это подобие телевизора. Но он может работать наоборот. По-другому, то есть. Ты думаешь, а монитор показывает твои мысли. Всё, о чём вспомнишь или помыслишь, окажется на экране. Потом, когда отрегулируем, и без шлема показывать будет. Интересно?
— Получается, я артистом буду? Кино!.. А ещё и зрителем?.. Кошмар.
— Нет-нет. Это только при настройке. Потом… Потом ты точно артистом будешь. Сидеть на диване, рассказывать всё, что помнишь, а мы во все глаза смотреть на тебя. Вернее, на твои приключения, о которых будешь повествовать.
— А почему мне не покажете, что я там, болтая, в телевизор передавать буду?
— Чтобы не отвлекался и не смущался. Порядок такой.
— А Барбария где запропала? Вроде, я к ней приехал? — спросил я без всякой задней мысли.
— К ней. Только я сам пока с тобой повоюю. Уж больно интересный экземпляр. Не часто… А она с другими зрителями посидит. Если что, поможет тебе, — как бы успокоил меня Пещерный.
— Ладно. А делать-то что? О чём думать, чтобы ваша кастрюля что-то там, что-то там?
— О чём захочешь. О маме и папе. О других знакомых. О местах, где всё происходило. Где жил, бывал, гостил. Вкратце. Нам сейчас не нужно особых сказаний или эпопеи, мы только для настройки. А там прибор сам, что нужно, срисует, с голосом согласует, и вперёд.
— Понял. Ясно. Вижу.
Я начал незатейливый рассказ о своей семье и школе, о соседях и друзьях, о рыбалках и Михайловских приключениях, обо всём, что приходило в голову.
На экране сперва появились мутные и бесформенные фигуры, которые причудливо передвигались, иногда вращались или собирались в яркие узоры. Потом они перемешались друг с дружкой, прояснились и превратились в моих маму и папу, Серёжку и Тумана, бабулю и бабушку Наташу. Всё, о чём бы я не заикнулся, начинало обретать до боли знакомые формы и родные очертания.