Шлемы некоторых воинов, изображенных в этой книге, имели забрало в виде железных пластин, прикрепленных к лобной части и закрывающих щеки. Эта деталь лучше всего представлена на изображении свирепого буси в «Хэйкэ моногатари», который несет отрубленную голову.
Судя по сохранившимся изображениям, описанное здесь одеяние самурая не было униформой. Некоторые различия в одежде, по-видимому, были связаны с рангом воина. Принципиальное различие существовало между конным воином и пехотинцем. Последний носил не коробчатый ёрои, а более простые доспехи, облегающие тело, так называемые домару.
Что касается наступательного оружия, следует заметить, что почти все воины имели меч, кинжал, лук и тяжелое копье или алебарду причудливой формы – нагината. В то время японский меч еще не был окружен той таинственностью, которая возникла вокруг него впоследствии. Тем не менее к XI в. меч уже стал великолепным оружием, его конструкция и способ употребления уже достигли своего конечного смертоносного совершенства. Но все же это было просто оружие, такое же, как и все прочие, и легендам о самурайском мече, как и о самих самураях, еще предстояло сложиться. Мечи ранних воинов больше всего напоминали тип, известный как тати, который носился на поясе лезвием вниз. Это был, судя по изображениям на свитках, единственный общепринятый способ ношения меча, поскольку только так его и можно было носить с громоздкими доспехами ёрои. К ножнам был прикреплен деревянный или плетеный диск, на который наматывалась запасная тетива для лука. Лук в то время был самым важным оружием, знаком принадлежности к самурайскому сословию. Луки были сложносоставные, как и большинство типов азиатских луков. Их собирали из бамбуковых планок, отдельные детали делались из других сортов дерева, сверху их обматывали волокном ротановой пальмы. Одной из любопытных особенностей японского лука является то, что при стрельбе его держали не посредине, а в месте, находящемся примерно в трети длины от нижнего конца. Так из него было удобнее стрелять с седла. Самураи были в основном конными лучниками, они часами упражнялись, пуская длинные бамбуковые стрелы со скачущей лошади. Наконечники стрел разной формы служили разным целям. Открытые V-образные, похожие на ножницы наконечники, возможно, предназначались для разрезания скрепляющих доспехи шнуров, хотя первоначально они, вероятнее всего, использовались для охоты. Был любопытный наконечник в виде большой деревянной репы со сквозными отверстиями, который свистел при полете стрелы. Такие наконечники использовались для подачи сигналов и для устрашения врага. Стрелы носили в колчане, который подвешивался справа и откуда стрелы вытаскивали вниз, а не через плечо, как на Западе.
Описанные здесь доспехи и оружие явно свидетельствуют о том, что мирная бюрократия, стоявшая у власти со времени Великих Реформ, стала уступать давлению со стороны новых военных кланов. Войны с эмиси по поручению правительства давали самураям в приграничных районах хорошую практику, но настоящая военная наука постигалась в бою против себе подобных. Влияние отдельных восстаний и мятежей на общий ход японской истории было незначительным, однако они способствовали формированию самурайских традиций. В последующие годы самураи вдохновлялись призывом подражать деяниям предков. При вызове на поединок в обычае стало провозглашать свою родословную и историю своего дома. Основателями этих домов стали самураи, сражавшиеся под началом таких вождей, как Минамото Ёсииэ, в кампаниях, известных как «Первая девятилетняя война» и «Вторая трехлетняя война». Именно их деяния перечислялись два или три века спустя.
Ёсииэ олицетворял начало военной традиции в клане Минамото, и его потомки с гордостью выкрикивали его имя среди грохота битвы. Впервые он прославился во время Первой девятилетней войны (1051–1063), в которой сражался его отец.
Самый север Хонсю, где находятся провинции-близнецы Дэва и Муцу, был последним аванпостом власти Киото. Помимо официального наместника, сюда назначался также чиновник, ответственный за благополучие (!) эмиси. По старой традиции эту должность занимали представители семейства Абэ, она стала наследственной, и к 1050 г. занимавший ее Абэ Ёритоки стал настолько злоупотреблять своим положением, что правительство сочло необходимым его сместить. На должность наместника и главнокомандующего был тогда назначен Минамото Ёриёси. Ёриёси и раньше участвовал в кампаниях против разных мятежников под началом своего отца, но именно присутствие в войске его старшего сына Ёсииэ, которому тогда было пятнадцать лет, прославило грозное имя Минамото на всю страну.
В 1057 г., после нескольких беспорядочных стычек, мятежный Абэ Ёритоки был убит шальной стрелой, однако его сын Садато продолжал борьбу. В конце 1057 г. Садато укрепился с 4 000 воинов под Кавасаки, где его атаковали Минамото, отец и сын, у которых было всего 1 800 воинов. Атака не удалась, и когда Минамото отступили, чтобы перегруппироваться, началась страшная снежная буря. Под прикрытием бурана Абэ Садато предпринял контратаку на Минамото. Те отступили с боями, и из всего их арьергарда в живых остались только Ёриёси, Ёсииэ и еще пять командиров. За проявленную им при отступлении храбрость Ёсииэ получил прозвище «Хатиман-таро» – «Первенец Хатимана, бога войны».
В 1062 г. Минамото, получив подкрепления от дружественного клана Киёвара, вернулись с 10 000 воинов. Абэ Садато отчаянно сопротивлялся, укрепив свои позиции у Куриягава частоколом. Это была страшная битва. Тринадцатилетние мальчики сражались вместе со стариками, и даже женщины вступили в сражение, которое продолжалось без перерыва два дня и две ночи. Наконец сказался численный перевес на стороне Минамото, и Садато сдался. Через несколько месяцев Ёсииэ вернулся в Киото с головой Садато. На протяжении всей истории самураев подобный трофей считался лучшим доказательством успешного выполнения задачи. Согласно легенде, сражаясь перед частоколом у Куриягава, Ёсииэ в трудную минуту обратился с молитвой к своему патрону Хатиману и обещал ему, что в случае победы он воздвигнет в честь него храм. Поэтому в 1063 г., когда Ёсииэ ехал в Киото с кровавыми трофеями войны, он остановился в Цуругаока, ныне части города Камакура рядом с Токио, и основал там храм Хатимана Цуругаока, храм чести и славы Минамото.
Старший Минамото – Ёриёси – умер в 1082 г., а год спустя Ёсииэ предпринял кампанию, получившую название Второй трехлетней войны. Киёвара, который был союзником Минамото во время Первой девятилетней войны, получил в награду высокий пост на северном Хонсю. Как и Абэ до него, он стал злоупотреблять своей властью, а его сын и внук извлекали выгоду из его злоупотреблений. Против них и выступил Ёсииэ.
Боевые действия во Второй трехлетней войне свелись в основном к затяжной осаде окруженной частоколом крепости Канэдзава, что позволило Ёсииэ применить на практике всю военную науку, которую преподал ему отец. На подступах к крепости Канэдзава Ёсииэ заметил стаю диких гусей, беспорядочно кружившихся над дальним лесом. Он сразу же понял, что там устроена засада. Самое примечательное в этом эпизоде то, что сведения о возможной связи между кружащимися птицами и засадой Ёсииэ почерпнул из древнего китайского трактата о военном искусстве. Вот свидетельство того, что представители нового военного сословия настолько серьезно относились к своей профессии, что изучали литературные произведения, которые за несколько поколений до них сочли бы крайне примитивными и грубыми.
Осада продолжалась; в братстве воинской жизни и в пламени войны закалялись самурайские доблесть, храбрость и верность. Осажденные отбивали приступ за приступом, и Ёсииэ снова и снова вдохновлял своих людей на подвиги. В своем лагере он отвел отдельные места для храбрецов и для трусов, и в конце каждого дня кампании каждому самураю указывалось место, которое он заслужил. Со временем проявился и тот самурайский фатализм, который вскоре стали считать одной из особых черт этих воинов. Один шестнадцатилетний самурай по имени Камакура Гонгоро Кагэмаса во время штурма был ранен стрелой в глаз. Он спокойно вырвал древко и застрелил врага, выпустившего стрелу. Когда наступило затишье, его товарищ-самурай попытался извлечь застрявший наконечник, но он так крепко засел, что тот смог выдернуть его, только наступив ногой на лицо Гонгоро. Гонгоро протестовал, говоря, что топтать ногами лицо самурая – оскорбление и что его товарищ заплатит жизнью за это.