Альберти Рафаэль
Сценические стихи
Перевод Овадия Савича
I
СТАТУЯ
Ты была так прекрасна,
что не могла говорить.
Забытая всеми,
я живу на этой дороге,
на этой просеке одинокой,
где тополя и березы.
Одинокая лесная статуя.
Вокруг меня араукарии,
сосны, синие кедры,
эвкалипты, кипарисы, густые кусты...
Затерянное украшение этого леса,
на краю этой просеки
я умираю от одиночества,
высокая, крепкая, с поднятой к небу рукой,
на которой — о боль! — не хватает ладони и пальцев.
В другой руке поднимаю корзину с плодами —
с вишнями, персиками, сливами, яблоками;
мох и плесень придают им
влажный цвет подводного царства.
Рядом с моим пьедесталом
среди репейника и шипов растут безымянные травы
и прелестные дуги недавно родившейся пальмы.
Я нетвердо знаю, кто я такая.
Кто-то сказал, что я Помона, богиня плодов и садов.
Мало кто на меня смотрит. Почти все проходят,
не подозревая о моем существовании, и тем не менее
я прекрасна: большая девушка,
высокая грудь встречает ветер,
длинная туника раскрыта,
и крепкие бедра выпуклы
среди скромных и гармоничных складок.
Я хотела бы говорить, я хотела бы
хоть один только раз, когда осень приходит,
оторвать ноги от пьедестала, который меня возвышает,
пройтись по лесу, слушая музыку,
которую поют сухие листья под шагами.
Я хотела бы говорить, петь, ходить хоть немного...
Но — молчанье! Слышны шаги... Кто-то
останавливается передо мной.
Пристально глядит на меня.
Я чувствую дрожь — даже в тех пальцах, которых у меня нет.
— Что за красавица,
одна, в этом укромном месте,
и никто на нее не смотрит!
Я бы отнес ее в мой сад. Как прекрасно
сияла бы она этой весною
под большими тополями и темными кипарисами
на крове из моих цветов! —
Больше он ничего не сказал. Ночь
скоро наполнит кубок деревьев.
Что у меня на глазах?
Наверно, роса... Нет, это слезы.
В первый раз похвалили мою красоту,
и я чувствую себя счастливой
в этом ненужном затерянном одиночестве.
Бежать, бежать, шагать наудачу,
искать его лицо этой же ночью,
этой же самой ослепительной ночью!
Я могу ускользнуть? Никто не сторожит меня.
Мои стопы отрываются от камня.
Я прыгаю на дорогу... Медленно иду вперед...
Позади остается пустой пьедестал...
Я не знаю, куда иду... Темнота... пахнет акацией...
С моей обломанной руки
свисает ветка жимолости... Проволока
и острый репейник цепляются за складки моей туники...
Горящие глаза коров следят за мною...
Я иду, словно меня подгоняет счастливый воздух,
словно он слепо несет меня в сад моих желаний.
Что за деревья загораются для меня в темноте?
Фосфоресцируют тополя, пламенеют кипарисы,
все цветы зажигают свои огоньки.
Пьедестал из белейших цветов ожидает меня.
В саду нет никого. Дом заперт.
Я выпрямляюсь во весь рост на белых цветах.
Мое сердце дрожит вместе с солнцем зари.
Когда откроется дверь...
Ах, я так прекрасна, что даже не могу говорить!
МАТАДОР
— Я — матадор.
— Я — бык.
— Я пришел убить тебя.
— Попробуй, если можешь.
— Я обработаю тебя с блеском.
— Попробуй, если можешь.
— Ты храбро вел себя до сих пор.
— Ты тоже. Увидим.
— Ты принесешь мне славу сегодня. Начнем.
— Я сказал: увидим.
— Слышишь молчанье цирка?
— Молчанье смерти.
— Ты умрешь под аплодисменты и взмахи шалей.
— А как ты думаешь, матадор, мне это нравится?
— Бык умирает, сражаясь. Становись.
— И матадор. Иногда.
— Что ты сказал?
— Что матадор тоже иногда умирает.
— Молчать! Начнем, бык. Не говори со мной.
— Осужденный на смерть имеет право на последнее слово.
— Публика в нетерпении.
— Расстели плащ.
— Эй, бык, что с тобой? Ты не бросаешься на меня?
— Одно условие: я хочу музыки. Потребуй музыки.
— Она уже играет. Ты не слушаешь? Скорей! Сойди же с места!
— Что это такое? Я этого не знаю.
— Это марш. Мой марш.
— Ты мой матадор. Как тебя зовут?
— Антонио Лукас, Шорник.
— Мой матадор... А меня зовут Беззаботный.
— Знаю. Но начнем же. Сюда, бык!
— Знаешь что? Я думаю об одной вещи.
— Говори скорее! Публика уже протестует.
— Если ты будешь сердиться, я замолчу. Ничего не скажу.
— Публика не хочет ждать. Она кричит, ревет.
— Что публика понимает! Если она будет кричать, я не двинусь с места.
— Ты станешь позором всей корриды.
— А мне все равно! Я зовусь Беззаботный.
— Тебя погонят в стойло, как ручного. Глупая скотина!
— Это я ручной? Я, Беззаботный? Хорошо ты со мной обращаешься!
— Мерзавец! На, получай! Бросайся же на меня!
— Ты ударил меня лапой? Ну, смотри же!
— Трусливый бык! Бык-предатель!
— Вот ты уже летишь до первого ряда.
Где твоя мулета?
Где твоя шпага?
Ты у моих ног, ты весь согнулся, ты на коленях.
Ну, матадор, бросайся на меня! Это ты бык.
А ну, веселей и по всем правилам искусства,
как породистое и храброе животное!
Другой марш, президент!
Опусти лоб, не тычься в облака!
Нацепи мне на сердце все твои блестки,
я хочу быть опоясанным лентами так,
чтобы бык и матадор казались одним существом.
— Минуту, минуту, Беззаботный!
— Ни минуты больше! Подтянись!
Ты умрешь моей собственной смертью.
Ты почувствуешь, как твоя шпага войдет в тебя до самой рукоятки.
Ты упадешь на песок, и тебя не ударят кинжалом.
Быть быком — это не то, что быть матадором.
Вот настоящая работа! Оле, кричит публика.
Она врывается на арену. Это безумие! Уши,
розовые чулки, гранатовый галстук,
блестки одежды — все мне в награду!
Тебя тащат по кругу и срывают
с тебя серебряные бубенцы и значки.
Твой залитый кровью труп
делает красный росчерк по песку.
Еще музыки, музыки, музыки!
Я убил лучшего из матадоров!