Терминология этих стихов очень показательна. Ясно, что нападение «по старинке» ожидается от Эсхила, а по-новому — от Еврипида. Но вот обоих побуждают к чему-то тонкому, можно сказать, изысканному (λεπτον, 1108), хотя, казалось бы, попытки применения такого рода средств могут исходить только от Еврипида; вспомним его «предварительную характеристику» накануне агона (καταλεπτολογησει, 828). И сам он в агоне гордился, что научил зрителей «приемам тонких (λεπτων) речей» (956). Между тем во вступлении к агону хор называл «тонкими умами» (λεπτολογοι φρενες, 876) обоих противников, и теперь снова от обоих ждут тонкости аргументов и предупреждают, что зрители оценят их «тонкие речи» (λεπτα λεγοντοιν, 1111). Хор предъявляет к Эсхилу требования, которым его творчество, судя по всему предыдущему ходу спора, никогда не соответствовало.
В сцене, следующей за этой песней хора, Еврипиду сначала, по-видимому, удается доказать, что Эсхил и вправду не был способен на слишком тонкие речи: разбирая первые стихи пролога в «Хоэфорах», Еврипид уличает его в ненужных повторениях, хотя на самом деле речь идет о применении синонимов, придающих речи (а тем более, молитве, обращенной к богу, каким является пролог «Хоэфор») необходимую значительность[338]. Характерно, что Эсхил в его суровой простоте и не будучи осведомлен об изысканиях Продика, не догадывается объяснить противнику, что синонимики — художественное средство, а только запутывается в оправданиях. Вникать в подробности обвинений и возражений здесь нет возможности; важнее, что, когда наступает черед Эсхила оценивать прологи Еврипида, он беспощадно уничтожает их двумя, на первый взгляд, бессмысленными словами: «потерял лекиф».
Лекиф это небольшой керамический сосуд для масла, широко употреблявшийся в быту афинян и, конечно, не имевший никакого отношения к трагедии. Однако Эсхил (разумеется, с «подсказки» Аристофана) использует одну синтаксическую особенность прологов Еврипида: у него персонаж, начинающий трагедию, часто сопровождает имя какого-нибудь героя или бога причастием, за которым следует сказуемое: «Такой-то, прибыв туда-то, совершил…». Например:
В остающуюся половину второго или третьего стиха Эсхил и вставляет губительное для Еврипида словосочетание. Вот Еврипид декламирует:
Или другой пролог:
Получается, конечно, смешная глупость, но смысл ее для Эсхила в том, что Еврипид пишет-де прологи так однообразно, что в стих можно вставить любой предмет из афинского быта, название которого по-гречески состоит из сочетания долгого слога с тремя краткими, — шкурку, лекифчик, мешочек. Так Эсхил попутно поддевает противника и по части его любви к повседневности.
Наконец после еще нескольких цитат из прологов Еврипида Дионис должен прервать это бессмысленное состязание: ясно, что в любой стих Эсхил всунет свой лекиф. Стало быть, окончена вторая стадия соревнования, касающаяся, собственно, словоупотребления и стихосложения, и снова Эсхил одолевает Еврипида. Теперь-то уж Дионис может назвать победителя? Оказывается, нет: надо еще сопоставить их в искусстве составлять лирические партии.
И снова хор задается вопросом, что теперь произойдет[339], какие претензии можно предъявить к мужу, сложившему песни, которые и поныне считаются самыми лучшими? (1251–1256). Начинается третье состязание, и в нем противники ведут себя еще менее корректно (хотя кто может требовать корректности от героев комедии?). Сначала Еврипид, надергав по одному стихи из хоров Эсхила и добавляя к каждому из них рефрен: «Что в трудном бою не приходишь на помощь?», имевший смысл в первой цитате (обращение к устранившемуся от боев Ахиллу), а затем — совершенно бессмысленный, создает смехотворную пародию на героический стиль хоров Эсхила (1264–1277)[340], а потом и вовсе перемежает каждый стих набором слогов, вроде русского «тарам-та-там тарам-та-там» (1285–1295).
340
Это примерно такое же кощунство, как если бы мы составили шестистишие из трагедий Пушкина: