— Отец, — сказал он, — спасибо вам за эти слова. Я сохраню их в своем сердце как самый драгоценный дар и обещаю употребить их в дело, как таланты из евангельской притчи. Я сделаю все, чтобы оказаться достойным вашей славы и вашей щедрости.
Козимо посмотрел на Пьеро с любовью и одобрением:
— Я знаю, сын мой. А теперь позвольте мне отдохнуть. Чувствую, последний час моей жизни уже близок. Чуть позже позовите вашу супругу, детей и всю семью, чтобы я смог должным образом проститься с ними.
— Хорошо, отец, — ответил Пьеро, погладив Козимо по голове.
Старший Медичи закрыл глаза и забылся сном.
ГЛАВА 96
СЛИШКОМ ПОЗДНО
Папском область, Анкона, резиденция епископа при соборе Святого Кирпака
Он испробовал все пути, не щадя своих сил и здоровья. Он объявил Крестовый поход, призывая к участию всех правителей-христиан, и снова никто не удосужился дать ответ. Только Венеция на словах пообещала солдат и корабли. И тогда, усталый, разочарованный, глубоко опечаленный безразличием и молчанием в ответ на его призывы, он решил лично возглавить Крестовый поход, покинул Рим и отправился в Анкону. Путь туда оказался сплошной мукой: стояла невыносимая жара, и болезнь мучила понтифика все сильнее с каждым днем.
Папа не раз терял сознание, последний обморок случился в карете на подъезде к Анконе, и, прибыв на место, понтифик еле держался на ногах.
Но мучения оказались вознаграждены: его ждали пять тысяч солдат, прибывших сюда по своему желанию, без приказов князей и синьоров, ведь никто из правителей и не подумал явиться на сбор. Эти люди добровольно шли воевать: за веру, за Христа, за Господа, за папу римского. Их вид наполнил сердце понтифика радостью, но счастливый миг оказался коротким, как летний дождь: вместо обещанных сорока галер он обнаружил всего две, и всех солдат просто негде было разместить.
Папе Пию II пришлось благодарить добровольцев и объяснять, что, к сожалению, они не могут отплыть. Он обратился к местным жителям с просьбой предоставить приют солдатам войска Христова в порту или соседних деревнях, пока не прибудут венецианские корабли.
Многие солдаты качали головой. Иные согласно кивали. Жители Анконы сделали то, что было в их силах.
У Пия II кружилась голова от разноцветья одежд, гербов, знамен, крестов. Совершенно ослабевший, он был доставлен в резиденцию епископа, расположенную рядом с собором Святого Кириака. Видя его состояние, врачи посоветовали использовать паланкин, и теперь гвардейцы переносили папу на крытых носилках всюду, куда он желал отправиться. Однако с каждым днем понтифик чувствовал себя все хуже. Он понял, что бежит наперегонки со временем: жить ему оставалось недолго, и задержка венецианских галер несла в себе серьезную опасность. Солдаты теряли терпение и грозили покинуть лагерь. И, хуже того, папа обманывал их, пытаясь показать, что здоров и полон сил, хотя это было не так.
Этим утром Пий II поднялся, попил воды и съел немного фруктов. Он умылся и почувствовал необходимость побриться.
Пришел цирюльник, подготовил бритву, поточив ее о кожаный ремень. Он намылил щеки понтифика и, подождав немного, принялся за бритье. Его движения были аккуратными и точными. Цирюльник дошел до шеи и вдруг увидел нечто странное.
— Ваше святейшество, — сказал он, — простите, но мне кажется, здесь что-то не так.
Пий II подозрительно взглянул на него:
— Что такое? Почему вы остановились?
— Простите, но, по-моему… — Не закончив фразу, цирюльник уронил бритву в железную миску.
— Да что такое?
Цирюльник испуганно смотрел на понтифика.
— Взгляните сами… — только и выдавил он, протягивая папе зеркало.
Пий II уставился на свое отражение: половина лица была тщательно выбрита, гладкая кожа сверкала.
— Вот здесь, на горле… — пробормотал цирюльник.
И тут папа наконец разглядел то, чего надеялся не увидеть никогда: у него на шее вскочил бубон размером с перепелиное яйцо. Вздутие еще не приобрело синеватый или фиолетовый оттенок, но Пий II и так отлично знал, что это означает.
Зеркало выпало из его рук, разлетевшись на осколки. Кусочки стекла со звоном ударились о пол из обожженного кирпича. Понтифик вскочил на ноги, выхватил у растерянного цирюльника полотенце и стал стирать мыльную пену, которая еще оставалась у него на лице.
— Позовите докторов! — закричал он.
Цирюльник исчез, а папа хотел было подойти к окну, но через несколько шагов ему стало нехорошо. Пришлось опереться на кровать. Затем он рухнул на нее, обливаясь потом и чувствуя, как острая боль постепенно охватывает все его тело. Понтифика била дрожь, а руки и ноги совершенно обессилели и казались бумажными.