— Но не я! — презрительно бросил Карманьола. — Вы знаете, как ваш герцог поступил со мной, не правда ли?
— Я слышал об этой истории… — осторожно ответил Дечембрио.
— Ну раз вы слышали, то отлично понимаете, что пятьсот дукатов следует расценивать лишь как задаток в счет гораздо больших сумм в будущем.
— Безусловно.
— В любом случае, — продолжил Карманьола уже более спокойным тоном, — я не могу сказать, что эти деньги совсем не доставили мне удовольствия. А здесь что? — спросил он, срывая печать и доставая пачку сложенных листов.
— Если соблаговолите прочитать… — начал Дечембрио.
— И не подумаю! Сами читайте! — С этими словами капитан швырнул письмо собеседнику, а сам повернулся к нему спиной и направился к камину.
Листы разлетелись в холодном воздухе зала и упали на пол. Дечембрио нагнулся, подбирая их один за другим. Воспользовавшись тем, что Карманьола не видит его, он позволил себе осуждающе покачать головой. Конечно, лишь на мгновение. Собрав страницы письма, советник герцога принялся воодушевленно читать:
— Его светлости Франческо Буссоне…
— Пропустите любезности и переходите к делу! — оборвал его Карманьола.
Дечембрио в очередной раз сдержал раздражение и продолжил читать:
— Я пишу вам этим морозным зимним утром, зная, что у вас немало причин таить на меня обиду, но все же верю, что вы не забыли, какой важный вклад я привнес в получение вами богатства и славы. Безусловно, военная доблесть — исключительно ваша заслуга, однако средства, на которые вы вели эти битвы, а также дарованные вам титулы, земли и богатства, включая деньги, что я передаю вам сегодня через верного советника, — все это обеспечил я. Позвольте также напомнить о взаимопонимании, что царило между нами, пока досадные недоразумения не отдалили нас друг от друга. Таким образом, я обращаюсь к вам с просьбой еще немного потянуть время и воздержаться от наступления на Милан. Пусть вы и злитесь на меня, но по-прежнему любите город, который принял вас с распростертыми объятиями и в который вы, возможно, захотите вернуться, чему я был бы несказанно рад. Поскольку мы оба не любим пустых разговоров, помимо пятисот дукатов я прилагаю официальный акт передачи собственности, составленный моими нотариусами. Согласно этому документу вы становитесь владельцем всех земель в окрестностях Паулло — городка удивительной красоты, — и это, несомненно, смягчит ваш воинственный нрав. Итак, я надеюсь, вы не станете продолжать наступление и найдете способ продлить бездействие, а также по возможности отказывать в содействии венецианскому флоту и войскам Кавалькабо, которые готовят поход на Кремону. Уповая на ваше давнее благорасположение, шлю вам мои наилучшие пожелания… И так далее, — быстро закончил Дечембрио, помня, что Карманьола не любит витиеватых любезностей.
— Однако! Каким стратегом стал наш герцог Миланский, не правда ли? — насмешливо протянул Карманьола. Он стоял спиной к Дечембрио и смотрел на пламя в камине. — Значит, он меня покупает. Деньгами и землями. Знает мои слабости, нечего сказать. Всегда знал. И мне остается только рукоплескать его беспринципной хитрости. Сначала он гонит меня из Милана, потому что я будто бы получил слишком большую власть, а теперь держит меня на привязи, точно собаку, подкидывая вкусные косточки.
После этого военачальник надолго замолчал.
Советник герцога не знал, как себя вести, но рассудил, что лучше пока сидеть тихо. Опыт подсказывал, что в такие моменты никакие увещевания не помогут, а то и навредят. Поэтому он сохранял молчание. Советник герцога смотрел на широкую спину кондотьера и мысленно молил, чтобы тот скорее принял решение.
Дечембрио прекрасно знал, что от этого зависит судьба всего герцогства.
ГЛАВА 16
СОМНЕНИЯ И СТРАХИ
Папская область, базилика Святой Марии над Минервой
Всю ночь Габриэле не сомкнул глаз. Ужасно болела спина, но мучительнее всего было ожидание. Время текло невыносимо медленно. Казалось, рассвет никогда не наступит. Неизвестность мучила кардинала.
Посреди ночи Кондульмер решил зажечь свечу, встал на скамейку для коленопреклонения и начал молиться. Размеренный шелест знакомых слов, выстраивающихся в привычный, раз и навсегда заданный ритм, принес ему облегчение, отдалив беспокойные мысли, которые в последнее время не покидали его. С первыми лучами зари, когда бледный солнечный свет наконец проник в окошко под потолком кельи, Габриэле поднялся с колен. Он снял ночную холщовую рубаху, взял кувшин с водой и наполнил железный таз для умывания. Окунув лицо в ледяную жидкость, он надолго замер, хотя в кожу, казалось, впились тысячи иголок. Кондульмер вымыл руки и ноги, вытерся куском ветоши и оделся. Облачение составляли алая сутана из шелкового муара, туфли с золотыми пряжками и красный берет.