— Верно. Я тоже теперь так считаю. Между прочим, я слышал, на бирже поговаривали, что, мол, Тацуо-сан долго отсутствует, пора бы уж ему и вернуться.
— Мне было очень нелегко говорить с твоей матерью в этот раз. Мы не спали с ней три ночи. Я очень ругал ее. И ей наговорил кучу неприятностей, и Тацуо от меня тоже досталось. Почему, когда„он разорился и стали поговаривать о «красном кимоно», он испугался и бежал из дому, вместо того чтобы понести заслуженное наказание и отвести удар от жены и детей? Ну хорошо, он спас себя от тюрьмы, а кому от этого стало легче?
— Нет, дядя, никто серьезно и не собирался отправлять его в тюрьму. Это он выдумал. Когда я услыхал, что он говорит: «Не заставляйте меня идти в тюрьму», — я понял, что нашей семье пришел конец... Отец больше никогда не вернется.
Хотя Сёта и обвинял отца, но в тоне его голоса слышалась почтительность — так сильно было уважение к старшему.
Тоёсэ принесла обеденный столик. Пригласив дядю к столу, Сёта, покашливая и чему-то улыбаясь, принялся за еду.
— Я высказал сестре все, что я думаю о вашей семье. Ох, как она на меня рассердилась!..
— В нашем доме особа матери священна. Она привыкла к этому. А помните, дядя, как она живо описала старого Тадахиро Коидзуми?
И мать, и Косаку с женой, и бросивший семью отец — все вызывало у Сёта дорогие сердцу воспоминания.
— Не навестить ли нам дядюшку Морихико, — предложил на следующий день Сёта. — Он еще ничего не знает о моей болезни. И вообще никто, кроме вас и Тоёсэ, не знает. Мне бы не хотелось, чтобы узнала мать. А Тоёсэ — ей все равно приходится за мной ухаживать.
Сёта говорил чистым, звонким голосом, и было трудно поверить, что в груди у него свила гнездо смертельная болезнь. Бодрое настроение племянника несколько успокоило Санкити.
— Дядя Морихико тоже сейчас вовсю борется.
По дороге домой, возвращаясь от Морихико, Сёта рассказывал о нагойских гейшах, о музыкальных вечерах, о местной архитектуре. Они вошли в дом. Все было тихо, только с хозяйской половины дома доносился молодой мужской голос, читавший сутры. Санкити и Сёта поднялись к себе.
Скоро пришла Тоёсэ. Лицо у нее было тревожное.
— Что ты собираешься делать дальше, Тоёсэ-сан? — спросил Санкити.
— Сама еще не знаю. И уехать я сейчас не могу, и дом в Токио жалко.
— Уменье быстро и правильно выбрать — важная добродетель, — уколол жену Сёта. — У меня такое чувство, — вздохнул он, — что Тоёсэ все время хочет со мной поссориться. Впрочем, у нее есть основания... Что это за муж, который чуть не до седых волос дожил, а не может прокормить жену.
Тоёсэ промолчала.
— Посоветуйтесь с Морихико, — предложил Санкити. — Старуха в Комагато хорошо смотрит за домом. В комнатах чисто, в саду все полито. Я без вас туда заглядывал, так она говорит мне: «Эти деревья поручил мне хозяин. Можно ли допустить, чтоб они засохли!» Что и говорить — человек она преданный.
— Помните, дядя, — вдруг улыбнулся Сёта, — я этим летом послал вам открытку из Гифу. На ней была изображена ловля форелей с бакланами. Ваш ответ я храню.
— А что я тогда ответил?
— Разве вы не помните? У меня в открытке была строчка: «На шесть-семь ри я спустился вниз по реке...» А вы в своем ответе продолжили: «Летние травы в такую жару особенно сильно пахнут».
— А, помню, помню. Ты писал, что вспоминаешь Кисодзи, когда плывешь по Нагарагава. И я сразу вообразил, какая в тех местах жара.
Сёта глубоко вздохнул.
Санкити решил ехать вечерним поездом. Сёта пошел его провожать. Ехали в трамвае. До отхода поезда было еще время, и дядя с племянником медленно прогуливались вдоль здания вокзала. В городе уже начали загораться огни.
— Дядя, а ведь и ваша супруга, и моя жена — обе они сейчас в расцвете лет...
Это прозвучало неожиданно. Голос у Сёта был какой-то подавленный.
Санкити сел в поезд. За окном, сжав в кулаке перронный билет, стоял Сёта. Было видно, что душа у него не на месте: все как-то не устроено... Кондуктор засвистел. Сёта подался вперед. Санкити, ссутулившись, стоял у окна.
— Тетушке поклон, — громко сказал Сёта. Поезд тронулся.
Огни вокзала, смутные лица людей проплывали в окне вагона и исчезали. Санкити представил себе Сёта, как он возвращается, домой, угрюмый, одинокий. Он посоветовал племяннику поехать в деревню, подлечиться. Сёта ответил, что, может быть, и стоит поехать. Воли к борьбе он не утратил. Санкити думал, что вот никто из близких еще не знает ни о последней неудаче Сёта, ни о его болезни. Все они там, в Кисо, еще продолжают надеяться на него.