— Мне так хотелось увидеть вас, — слабо шевеля губами, проговорил больной, обращаясь к Санкити. — Я понимаю, что, может быть, и не следовало посылать телеграмму... До этого еще, кажется, не дошло. Но мне так захотелось еще раз взглянуть на вас.
Он посмотрел на Тоёсэ.
— Ты бы подала стулья!
Морихико и Санкити сели. О-Танэ, заботясь, чтобы Сёта не утомлялся, заговорила сама:
— Он еще вчера тебя ждал. Все спрашивал: «Приехал? Приехал?» В Нагое у него есть приятель, который пишет акварелью. Так Сёта все время говорит, что у него сейчас только два желания: любоваться его картинами и повидать дядю Санкити. Приятель обещал приносить сюда картины и почаще их менять, а то ведь и надоест смотреть на одну и ту же. Недавно вот это принес.
О-Танэ показала на небольшой пейзаж, висевший на стене прямо перед глазами больного.
Морихико, отдав о-Танэ и Тоёсэ распоряжения относительно ухода за больным, ушел. Санкити оставался у постели племянника чуть не весь день. Иногда Сёта засыпал, тогда Санкити выходил из палаты и курил возле стеклянных дверей, сквозь которые было видно летнее небо. По коридору, все в белом, сновали сестры.
Морихико беспокоился не только о Сёта. Он думал и о тех, кто ухаживал за больным. Гостиница почти вся пустовала — в Нагое только что закрылась выставка, и жившие здесь художники разъехались. Двери номеров были распахнуты настежь, чтобы все помещения хорошо проветрились. Наконец из больницы вернулись Санкити и о-Танэ.
— Меня пригласил к тебе Санкити. Сказал, что у тебя можно будет принять ванну, — объяснила свой приход о-Танэ.
— Вы так заняты больным, что о себе совсем не думаете. Надо же и отдохнуть немного. По случаю приезда Санкити угощаю ужином.
Морихико позвал горничную.
— Что бы ты хотел на ужин? — спросил он младшего брата. — Заказать курицу?
После ванны все собрались в гостиной.
— Ты меня радуешь, сестра. Я хоть за тебя спокоен.
Действительно, о-Танэ держалась спокойно. Санкити не узнавал ее — так изменилась она со времени последнего его приезда в Кисо. Удивительна была эта перемена в сестре, которая еще так недавно была, казалось, на грани безумия.
О-Танэ рассказала, что пришло письмо от Минору из Маньчжурии. Он нашел наконец хорошую работу, пользуется доверием. И будет каждый месяц присылать о-Кура деньги.
— Я хотела показать письмо Санкити, да забыла его взять с собой, — сокрушалась о-Танэ.
Вспомнили о Содзо.
— Ну, он-то еще поживет. Когда человек никому не нужен, он живет неприлично долго, — сказал Морихико со свойственной ему резкостью суждений и рассмеялся.
Горничная принесла на блюде разделанную на куски курицу. Все уселись вокруг очага. На раскаленной сковороде кипел жир. Горничная положила туда куски курицы.
— Горячо еще, ну да как-нибудь управимся. — Морихико закатал рукава.
Мясо, поджариваясь, потрескивало. Скоро и лук стал золотистым. О-Танэ и Санкити ели с аппетитом, обливаясь потом и причмокивая.
— Надо и Тоёсэ покормить, — сказал Морихико.
Он распахнул кимоно и вытирал струившийся по груди пот.
— Она сейчас у Сёта. Я пойду сменю ее и пришлю сюда. Пусть хоть ванну примет. — О-Танэ встала, простилась и ушла.
Тоёсэ пришла, когда зажгли свет. Она была грустная, ей не давали покоя мысли о будущем. Поздно вечером в гостиницу приехали старший брат Тоёсэ и Косаку.
На другое утро у братьев Коидзуми собрался семейный совет: что делать Тоёсэ и всей семье Хасимото, если Сёта умрет.
— Приехать в Нагою и не посмотреть, как танцуют здешние девушки, — просто непозволительно, — сказал Морихико, когда перестали говорить о серьезном, и позвал служанку. — Гости хотят посмотреть танцы. Да скажи бабке, чтобы пришла играть на сямисэне, — приказал он, улыбаясь.
Сёта тем временем становилось все хуже. Когда днем родные собрались у него в больнице, сиделка как раз обтирала ему руки и ноги. Он был так худ, что было страшно смотреть. Он ничего не ел, то ли из-за тошноты, то ли ему просто уже не хотелось. Он позвал к постели Санкити и старшего брата Тоёсэ и в присутствии матери и жены отдал последние распоряжения. Он сказал, что, может быть, найдутся люди, которые поймут, что хотел он сделать для своей семьи. Тоёсэ он просил подольше пожить с матерью и помогать Косаку вести дела. Ему жаль, что он дал ей так мало счастья. Временами его слабый голос вдруг начинал звенеть от волнения. Тоёсэ слушала, закрыв лицо руками.
— Ну, как ты чувствуешь себя сегодня? — спросил Санкити на третий день по приезде, придя в больницу.