Видно, он знал свое дело. В его автомобильчике имелся необходимый инструмент и паяльник. Щекот и Калий по его указанию растягивали самодельную антенну между верхними ярусами соборных колонн. Брил заперся в склепе, колдовал над аппаратурой.
Два часа тянулись мучительно. Радиосвязи ждали, как избавления.
Должно быть, пока поднимались и спускались по узким лестницам, Сколт растревожил больную руку и теперь, уложив её в перевязь, взад и вперед шагал в проходе и баюкал ее.
— Приляг, отдохни, — посоветовала Дьела. — Вы знаете, он отказался принимать болеутоляющие средства. Говорит, мужчине положено терпеть боль.
Вскоре Сколт последовал совету жены — принял таблетку и скрылся в исповедальне.
— Боль он действительно может переносить без звука. Я убеждалась в этом много раз, — сказала Дьела.
— Многие считают, что это и есть главный признак мужественности — не выказывать боли, — сказал Ивоун.
— Для него это почему-то очень важно. Признаться, я не всегда понимаю его. Впрочем, вам это не интересно, — спохватилась она. — Люди всегда склонны болтать о своих болячках.
— Судьба обошлась с вами немилостиво. — При этих словах Ивоун посмотрел наверх, туда, где между двумя оконными пролетами виднелись одетые деревянным кожухом трубы органа.
Дьела непроизвольно повела взгляд туда же.
— Вы знаете, кто я?
— Догадался. Совсем недавно. Вашу игру я слышал только в записи. Признаться, вначале я узнал вашего супруга. Как-то я слушал его выступление по телевидению.
— Должно быть, вы не часто сидите перед телевизором, — усмехнулась Дьела. — Иначе вам не понадобилось бы напрягать память. Силс Сколт известный человек.
— Мне очень жаль, что ваше выступление сорвалось.
— Если бы только мое… Кто мог подумать, что список бессмертных оборвется так рано.
Ивоун знал, что имена органистов, приглашенных играть в соборе, заносились в список бессмертных исполнителей. Добиться приглашения было не просто.
— А что если вам сыграть свою программу несмотря пи на что. Орган исправен.
— Нет, — с живостью обернулась к нему Дьела.
— Вам не будет хватать слушателей?
— Я имела в виду вовсе не это. Уместна ли теперь музыка? Слышите?
За стенами собора ни на минуту не прерывался железный лязг и громыхание.
— На себя тяни. На себя! — разносился под сводом голос Калия. Щекот работал молча.
Наконец, приготовления были закончены. Все, исключая одного Сколта, поспешили в подвал. Приемник пустили на полную мощность, и они еще издали на лестнице, могли слышать голоса. Выяснилось, что кроме них в Пиране застряла ещё одна группа. Эти отсиживались в отеле «Дикий скакун». Там собралось двадцать человек. Переговоры с ними вел кто-то из важных шишек. Он объяснил, что сбрасывать негодные автомобили на старый город начали самочинно без ведома властей и что это безобразие вскоре будет остановлено.
— Уверяю вас, что с завтрашнего дня наведем строгий порядок.
По выражению лица Дьелы, Ивоун понял, что она никаких иллюзий не питает. До остальных истина еще не дошла.
— Завтра поднимемся пораньше — чуть свет. До чертиков опостылело здесь, — заявила Плова.
— Скажи им, что тут еще люди. А то они будут думать, что кроме тех двадцати, в городе никого, — подсказал Калий.
Брил настроился на нужную волну и вклинился в разговор.
— Сколько вас? Где укрылись? — деловым тоном осведомился тот же правительственный чин, который вел переговоры, с туристами из «Дикого скакуна». Он поинтересовался, есть ли у них пища, вода, медикаменты, кто в чем нуждается. Под конец заверил:
— Сделаем для вас все возможное. Не падайте духом.
Как это ни странно, ему поверили.
Брил тем временем настроил приемник на волну Пиранской станции. Мир за пределами старого города продолжал жить прежними интересами. Новости слушали вполуха. Лишь когда очередь дошла до спорта, Калий потребовал тишины и прильнул к динамику.
Ахаз насторожил слух, когда начали передавать биржевую сводку…
— …Акции нефтяной компании остались в прежней цене, акции компании автокладбищ поднялись в цене на триста двадцать процентов…
— На сколько?! — всполошился Ахаз.
Но по радио говорили уже другое.
Однако старичок не мог успокоиться.
— Триста двадцать — вы слышали? — ко всем приставал он.
— Возможно, диктор оговорился, — высказал свое мнение Ивоун. — Я не разбираюсь в этих делах, но мне кажется, триста двадцать процентов — чересчур много.