— Еще неделя такой бомбежки и акции автокладбищ взлетят на тысячу процентов. — Это уже произнес Сколт. Он только что появился внизу, ему не сиделось у себя в исповедальне.
— На тысячу!? — вскричал Ахаз. — Боже мой! Так ведь… Я же стану миллионером! Боже милостивый.
Счастливая улыбка сделала его похожим на блаженного.
Урия с тревогой прислушивалась к разговору. Лицо ее было готово изобразить любое чувство: пока еще только неизвестно, радость или горе. Вид помолодевшего Ахаза насторожил ее.
— Я всегда говорил, что автокладбище — надежное дело. Самое надежное.
— А я?.. Что я? — старушка лишь теперь начала понимать связь между сообщением о трехстах двадцати процентах и состоянием Ахаза.
— Вы не ошиблись? Это верно? — пристал Ахаз к Сколту.
— Увы, не ошибся, — подтвердил тот. — Каждый автомобиль, который обрушивается на наши головы, прибавляет в ваш карман копейку.
Все затихли, прислушиваясь. Грохот за стенами собора не прерывался ни на одно мгновение.
Лишь с наступлением сумерек стихло.
— Почему перестали? — возмутился Ахаз. — Разве нельзя работать в три смены?
— Ищи дураков, — сказал Калий.
Старик долго еще прислушивался, не желая смириться, что автомобили больше не падают на старый город.
— Он что в самом деле станет миллионером? — спросила Плова.
— Вполне возможно, — подтвердил Сколт.
Ему опять стало лучше, он не столь тщательно оберегал больную руку.
— Вот а ты, небось, не подумал, куда лучше вкладывать сбережения, — неожиданно обратился Калий к Щекоту. — Давно бы миллионером был.
Щекот беззлобно ухмыльнулся. Его ухмылка только сильнее разожгла Калия. Ясно было, что тот ревнует Плову и ищет повода затеять ссору. А Плова еще нарочно подзуживает его, не спускает глаз с бывшего водителя автобуса.
«Добром это не кончится», — подумал Ивоун.
Ссора вспыхнула даже много раньше, чем он предполагал.
На ужин разогрели консервы и приготовили кофе. Вместо стола служила кафедра, опрокинутая на бок.
Дьела и Плова разливали кофе и подавали чашки. Первую Плова поставила перед Щекотом, да при этом еще зазывно напоказ улыбнулась ему. Калий не стерпел.
— Не прикасайся! — рявкнул он.
Глаза его мгновенно по-звериному налились кровью. Но Щекот оказался не из робких. Молча, выжидающе смотрел на соперника. Он выглядел совершенно спокойным, волнение и накипающую ярость выдавали только ноздри.
По первому движению, когда Щекот брался за чашку, видно было, что он хотел передать ее по кругу. Теперь же, после окрика, он нарочно отпил глоток. Чайная ложка, пущенная Калием, просвистела мимо лица. Загромыхали уроненные стулья. Соперники замерли друг против друга. Их разделяло меньше десяти шагов. Рукопашная схватка скорей всего должна закончиться в пользу Щекота. Калий хотя и выглядел бойцом: широкоплеч и крепок в кости, но Щекот — сама ловкость. Видимо, и Калий понял, что ему не сдобровать. Кривая ухмылка скользнула по его губам, рука потянулась к заднему карману. Так и есть — пистолет. Почему-то Ивоун не сомневался в этом.
Только и Щекот не терял времени: бесшумно одним легким прыжком отпрянул за колонну. В руках у него сверкнуло лезвие.
Громыхнул выстрел. Пуля отщепила от колонны несколько крошек мрамора. Видно было, как Щекот отвел руку за спину, изготовляясь к броску. Уж он-то не промахнется. Ивоун невольно закрыл глаза.
— Брось пистолет! Брось нож! — прозвучала в тишине команда. Между двумя разъяренными парнями возник Сколт с перевязанной рукой.
Напряженное ожидание продолжалось недолго. Щекот первый спрятал нож и в рост вышел из-за колонны. Сунул в карман свой пистолет и Калий. Оба вернулись к столу, подняли уроненные стулья. Кукольное личико Пловы не выражало сейчас никаких чувств. Она, как ни в чем не бывало, продолжала раздавать чашки с кофе, точно происходящее ничуть не касалось ее.
Ивоуну не спалось. Лунный свет пронизывал цветные витражи блеклым сиянием, не способным оживить краски. Лишь хорошо зная изображение на память, Ивоун мог сказать, что вот то светлое пятно — зарево костра, а черная масса — издыхающий копь и склоненный над ним плачущий странник.
Два тысячелетия новой цивилизации изменили ли природу человека? Самое поразительное, что во все времена находились среди людей подвижники, мученики, взявшие на себя всеобщую вину, страдающие за других, добровольно идущие на смерть. Они не перевелись и теперь. Только сейчас они совершают подвиги, ни во что не веря. Ради того лишь, чтобы утвердить самих себя.
И Сколт из их числа, из породы мучеников. Живи он пятью — шестью веками раньше, он стал бы святым. Или еретиком.