Оставшиеся кандидатуры были вполне понятны и лояльны: работники немногочисленного пока министерского аппарата — секретари, инструкторы и прочие письмоводители. По словам троицы предикторов, все кандидаты отличались энергией, расторопностью и острым умом. Все выходцы из мещанского и купеческого сословия. Моя победа для них однозначно станет трамплином к собственному возвышению. Так что у меня сомнений в их верности не было, и я дал добро на продвижение этих людей по карьерной лестнице.
Челищев, Радищев и Новиков довольно потирали руки. По их лицам читалось предвкушение увлекательной игры чужими судьбами.
«Кажется, я породил монстров», — подумал я.
Вот так я добрался до Владимира. Город встретил меня с настороженным любопытством и умеренным энтузиазмом. Дворян в городе практически не осталось, а прочему населению бояться было нечего. Но и радоваться тоже горожане не спешили.
Молебен в Успенском соборе сменился разговором с городским самоуправлением, несколькими депутациями от купечества и крестьянства, а также с представителями клира. Вот последние меня не на шутку удивили.
— Царь-надёжа! Не оставь нас своим попечением! Обещала твоя супруга нам древность Успенского собора сохранить и поддержать наилучшим образом. Вот только иконостас…
Священник замялся, не решаясь продолжить. Его товарищи не осмелились его поддержать.
— Что мнешься? — поощрительно сказал я. — Раз начал — пали из всех пушек! Чем тебе новый иконостас не угодил? Трёхъярусный, весь в золоте и резьбе. Конечно, о древности тут и слова не вымолвишь.
— Елисаветинское барокко, — подсказал поп и, чуть не плача, признался. — Только закончили собирать. А иконы кисти Рублева приказали снять и крестьянам раздать.
— Что?!!! — заревел я белугой. От моего крика все стоявшие рядом повалились на колени. — Рублева на свалку⁈ Ах ты ж, немка порченная! Все блажила: я, дескать, русская царица и попечение имею о народе и его культуре. А сама в грош не ставит реликвии древности нашей. Да она… Она… Да она хуже Батыева нашествия!
— Что прикажешь, царь-милостивец? — спросили все хором с колен.
— Иконы найти и вернуть! Хранить как зеницу ока! Потом в Москву заберу и повешу в лучшем красном углу. Или в кремлевские соборы отдам, чтобы люди видели подлинную душу нашего народа.
Священники кинулись целовать мне руки, а тот, кто завел разговор про иконы, решился еще на одно признание:
— Продали мы иконы, Ваше Величество. В село Васильевское Шуйского уезда. Денежка потребна на обратный выкуп.
— Ах ты хитрец! Дам тебе, что ж с тобой поделать, — рассмеялся я добродушно.
«Истинный русский деятель культуры! — ему и здание покозырнее подавай, и грант пожирнее», — не мог не подумать я.
— Отсыпь ему червонцев, — сказал своему телохранителю, отвечавшему за раздачу денег народу.
Потом был митинг, на котором я толкнул речь. Пообещал всем рай на земле, но чуть-чуть попозже, а заботу о духовности — прямо сейчас. И призвал сплотиться вокруг трона, своим честным трудом крепя оборону отечества. Провели вторую казнь уже безногого Орлова. На этот раз он лишился левой руки. Правую меня уговорили сохранить Шешковский и Хлопуша. Наверно, надеются, что он им какие-то богатства отпишет. Сомнительно. Он, конечно, богат, но все, что у него было, тут же спускал на развлечения, шик, блеск и прочую ерунду. Истинное богатство Орловых было в десятках тысяч крепостных, и этого богатства мы их уже лишили.
Во Владимире же меня настигли неприятные новости. Люди Мясникова умудрились укокошить «моего сыночка» Павла. Я даже сперва заподозрил интригу своих тайников, но, вчитавшись в донесение, понял, что всему виной досадная случайность. Мой «сынок» испугался скорой встречи с воскресшим отцом и решил-таки убежать под крыло матери. Во время попытки прорыва через кордон его охрана вступила в бой с моими казаками. Как итог — семеро убито с моей стороны. Конвой Павла полег весь. И самое главное: получил пулю в голову и сам наследник престола.
Ну что же. Судьба. Это и усложняет все, и упрощает одновременно. Мясникову я отправил инструкцию о том, что следует делать дальше и как произошедшее обыграть. Будем надеяться, что удастся в общественном сознании выставить случившееся как случайность и возложить вину за содеянное на непосредственных участников.